Полынья

Два долгих и в то же время стремительно пролетевших месяца вернули Егора самому себе и заводу, а завод вернул его лаборатории. Никто не знал, как это было нужно Егору и как он не хотел этого. Разъезжай он по-прежнему, успел бы побывать в Москве, наверняка встретился бы с Ниной. Он сам разлучил себя с ней, сам подготовил разлуку и сам закрепил ее. Он знал, когда шел на это, что обречет себя на странные и постыдные отношения с женой, но другого выхода у него не было. Он еще не думал тогда, что придет время решать свою судьбу, что его и ее, Нины, опустошенные и богатые планеты должны встретиться своими орбитами и встретиться навсегда. Ему казалось поначалу, что любовь ничему его не обязывает, да и Нина не требовала ничего. Вроде бы они могли жить вот так — он здесь, а она там и лишь встречаться где-то в третьем месте.

Что из этого ничего не выйдет, Егор понял сейчас, когда прочитал короткое письмо от Нины. Написанное на поздравительной открытке, на которой не было изображено никаких атрибутов Октябрьского праздника, а всего-навсего деревянный жбан с пышной шапкой эстонского пива, оно не походило на обычные поздравления, но в то же время каждое слово в нем было праздничным для него. Нина даже никак не обращалась к нему, в нем не было слова «Егорушка», которое, раз услышанное от нее, зазвучало для него как открытие, но в то же время в каждом слове Егор чувствовал себя.

Нина писала:

«Кто-то на Раннамыйза рассыпал солнце. Я собирала его в ладони, оно жгло пальцы, падало на росинки, те вспыхивали огоньками и умирали. Лес ткал в воздухе серебряную паутину, чтобы поймать в нее солнце, но паутина плавилась. Не кажется ли тебе, друг мой, что солнце и счастье — родные братья?»

Она вся была с ним, и, казалось, для нее ничего не было в мире, кроме того, что связывало их, и ему вдруг стало больно, что он так мало был с ней вместе. На расстоянии тоже можно быть вместе, если ты любишь. Но это ведь лишь утешение. Он любил ее так, как никого никогда не любил, и она нужна ему, как никогда и никто не был ему нужен. Почему же их разделяло нечто похожее на туман? Или это казалось, что туман? И верно, никакого тумана и не было. Просто было расстояние и еще то, что в это время он жил в другом измерении, чем тогда, когда они познакомились и полюбили друг друга. Было прежнее его состояние творчества, когда человек испытывает необыкновенную свободу, когда ему кажется, что он ни от кого и ни от чего не зависит, что его ничто не связывает, даже любовь.

«Но ей-то почему так не кажется? — подумал, сразу снимая с себя все оправдания, — почему она, живя в своем постоянном состоянии творчества или в особом измерении, почему же она остается как все: любит, хочет счастья другим? А я думал, что мы одинаковы»…

Егор не заметил, как прошел остановку троллейбуса, и вспомнил о ней, когда уже был на полпути до следующей, и он заспешил: обеденное время кончалось.

«Нет, — с твердой убежденностью подумал он, — нет и нет, — ставил он крест на себе, как бы освобождаясь от того тумана расстояния, который отделял его от нее. — Мы не похожи друг на друга. Вернее, я не похож на нее. Это она мне говорила, что я занимаюсь не своим делом и разрушаю свой характер. А разве я был уже не на пороге этого разрушения? Не на краю полыньи? И разве не она меня отвела от этого порога? — И тут же с горечью отметил: — Она отвела меня от того порога, и это разлучило нас. Но разве она хотела этого?»

Он вспомнил, какие у нее были глаза, когда она слушала его рассказ об инструментах там, на выставке. Он не придал особого значения выражению ее глаз, а теперь видел их — широко распахнутые глаза восхищенного ребенка. Так ей тогда должно быть хотелось, чтобы он был самим собой, когда увидела, какой он на самом деле. А как осторожно, но заинтересованно спрашивала она о его работе в патентной библиотеке. Она думала о нем, любила его и в то же время вся была поглощена своими заботами — сыном, доктором Казимирским, учебой девочек, наконец, у нее ведь только что рухнула прежняя любовь и вера в любимого человека.

Он подошел к остановке и прыгнул в подошедший троллейбус. Народу в нем мало — рабочий Новоград в это время трудился в цехах. Ездят в дневные часы больше всего старики и старушки. Старушек было почему-то больше. Если судить о городе по этим дневным троллейбусам, то можно подумать, что в городе никто, кроме старушек, и не проживает. «Какой-нибудь недалекий социолог непременно сделал бы такой вывод, — подумал Егор, отвлекаясь от прежних своих мыслей. — Иной раз случайное превращают в науку. И все из-за погони за фактом, а не за его сущностью».