Поместье. Книга II

И все-таки что-то в нем протестовало. Он чувствовал, что две силы ведут в нем борьбу. Азриэл думал, что заплесневелое доброе начало давно покинуло его к чертовой матери, но вдруг оно вылезло из футляра и, как старый набожный еврей, стало грозить карами небесными. «Как это ты уйдешь? — спрашивало оно сердито. — Неужели ты такой подонок? Ты что, был на небе и видел, что Бога нет? С чего ты взял, что долго проживешь с этой крещеной? У тебя контракт с Всевышним, что ли? Если ты можешь делать все, что в голову взбредет, почему ты осуждаешь воров, грабителей, убийц, тех, кто подбивает на погромы и кто устраивает погромы? Если тебе можно делать что хочешь, то почему им нельзя резать детей и вспарывать подушки и перины? Понимаешь ли ты, Азриэл, сын Менахема-Мендла, что стоишь на одной ступени с Люцианом? Ты рассуждаешь о благородстве, порядочности, морали. На чем зиждется твоя мораль? На дарвинизме? На пустых фразах Гегеля, Фихте, Конта? Поверь: есть и Создатель, и душа, и свобода воли, есть заповеди и грехи. Если пророк Моисей и не бывал на небесах, все равно есть небеса, и Бог, и книга, в которую каждый сам записывает себе приговор своими поступками… Не думай, что сможешь сделать несчастной целую семью, а тебе это сойдет с рук. Все тебе зачтется. Не для того Бог дал тебе разум и чувства, чтобы ты вел себя как последняя свинья…»

Так оно проповедовало, говорило с жаром, принимая разные обличья: отца, деда, старого маршиновского ребе, люблинского раввина. «Разрушение Храма, изгнание из Испании, зверства Хмельницкого и Гонты. Хочешь заключить союз с этими убийцами? Что будет, если остальные мужчины начнут поступать, как ты? Тогда семьи вообще не будет, все женщины станут шлюхами, вырастет поколение преступников. На земле и так мало мира и покоя, но и того не останется. Человечество выродится, одичает, люди начнут есть друг друга. Поймают одного такого же, как ты, да просто изжарят его на огне. А что? По твоей философии можно…»

Азриэл больше не мог вынести этих наставлений. Зажег свечу. Он захватил с собой несколько номеров «Гацфиро». В Варшаве не было времени на еврейские газеты и журналы. Брал в руки, листал и откладывал на потом. А вот теперь захотелось почитать. Чего только не пишут! Ссоры между раввинами в Лондоне и между резниками в Йоханнесбурге. У Самуила Финна семидесятилетний юбилей. В Ришон-ле-Ционе невиданный урожай винограда, в Хадере строят новые дома, в Иерусалиме Ротшильд основал новую больницу. Что-то происходит с евреями, жизнь меняется прямо на глазах. В детстве Азриэлу никаких новостей о евреях слышать не приходилось, а сейчас все бурлит, все кипит. Здесь погром, а там еврей стал министром. Здесь еврею нельзя ездить на осле, а там еврей ссужает деньги королям. Антисемит Дрюмон[110]

перевел на французский пасквиль Брафмана[111]

«Книга кагала». Оскар Штраус из Нью-Йорка стал американским консулом в Константинополе. В Бомбее, в Индии, обнаружили еврейскую общину, которая существует там с разрушения Второго храма. Статья, что в этом году цедраты привезут в Варшаву с Корфу. Нашлись мошенники, которые их подкрашивали, но раввинат узнал и запретил, так что можно будет покупать смело. В пальмовых почках и ветках мирта тоже недостатка не будет. Реклама новых книг. Сочинители стали писать для простонародья на жаргоне. Под заголовком «Новый закон против евреев» Азриэл прочел: «Наши враги в Петербурге пытаются провести закон, по которому евреи смогут креститься только семьями. Причина в том, что многие принимают христианство ради права на жительство, но дома продолжают держаться еврейских обычаев…» Азриэл покраснел. Чтобы он, сын раввина Менахема-Мендла, стал одним из них? Порвал со своими корнями, со святым языком, каждое слово которого вызывает у него тысячи ассоциаций? С другой стороны, если материалисты правы, зачем оставаться с гонимыми? Зачем мучиться с Шайндл? Чего ради нести это никому не нужное бремя?..

Глава XVII

1