Поместье. Книга II

Перед Йом-Кипуром Шайндл стало лучше. Она сходила купить свечу и начала готовиться к посту, есть побольше, чтобы набраться сил. Накануне вечером надела праздничное платье, взяла молитвенник и пошла в синагогу. С Мишей остались Зина и служанка Марыля. Азриэл тоже вышел из дома. Когда-то на Новолипках жили только христиане, но сейчас вокруг был еврейский квартал. В окнах горели свечи, евреи шли на молитву. У мужчин под верхней одеждой белые халаты и талесы, на ногах домашние туфли[114]

. Женщины — в шубах, юбках и украшениях. Просвещенный еврей во фраке и цилиндре шагал к немецкой синагоге, жидкая серебряная бородка тщательно расчесана надвое. С ним под ручку — дама в шляпе со страусовыми перьями. Огромное, красное солнце садилось куда-то за Волю, и багровые полосы облаков напоминали распаханные борозды. Магазины и лавки закрыты на железные засовы. Кажется, даже гои идут медленно, тихо. Проехала полупустая конка. Недалеко, на Крохмальной, отец сейчас читает молитву или слушает, как кто-нибудь читает для него. Мама роняет слезы, зажигая свечу. Миллионы евреев в России, Германии, Палестине, Йемене, даже в Америке и Аргентине бьют себя кулаком в грудь, каются в грехах, просят у Всевышнего прощения. В местечках, наверно, до сих пор сами делают восковые свечи, наверно, еще жив обычай перед Йом-Кипуром получать удар розгой. Только он, Азриэл, непонятно как оторвался от своего народа. Их Бог уже не его Бог, их вера перестала быть его верой. Что ему «Кол нидрей»?

[115]

И все же он начал тихо говорить слова молитвы. «Господи, если Ты есть, прости меня. А если Тебя нет, то что же тогда есть?» Азриэл почувствовал жалость к людям, которые должны все испытывать на своей шкуре, за все платить. Даже если у Бога есть какой-нибудь план, то человеку в этом плане отведена роль мученика…

Ольга приглашала Азриэла к себе, она тоже каждый год не знала, что делать вечером на Йом-Кипур. Но Азриэл пошел к Эстер Ройзнер, с которой когда-то познакомился у Миреле, на Дзельной, где они с Ципкиным вели кружок для тех, кто решил заняться самообразованием. Дело в том, что ребенок, которого Миреле родила в тюремной больнице, остался у Йонаса Цибули совсем без присмотра, и Эстер Ройзнер взяла малыша к себе, а Азриэл стал ей помогать. Эстер по-прежнему водилась с радикально настроенной молодежью. Дочь раввина Вера Харлап умерла от чахотки, Соня Рабинович неожиданно покончила жизнь самоубийством, но Эстер Ройзнер нашла себе новых друзей. У нее было свое жилье и «працовня»[116] на Сольной улице, она держала прислугу. Эстер выглядела все так же молодо и заводила романы с интеллигентами. Но видимо, она искренне любила ребенка. Отец, Стефан Лама, оказался ренегатом и провокатором, мать сидит в Цитадели. Должен же кто-то растить Кароля-Фридерика, дитя свободной любви, названное матерью в честь Карла Маркса и Фридриха Энгельса.

2