ПОНЕДЕЛЬНИК

расскажем немного о повадках и особенностях жителей двух славных городов… Тут я

своими словами, ладно? Короче говоря, население Пемзы, как можно догадаться из названия,

славится повальным пристрастием к гигиенической пемзе, бывшей в употреблении. Это у

них такой фетиш-деликатес, в связи с чем в городе Пемза образовалась жесткая

иерархическая система: в почете престарелые люди, они что-то вроде жрецов, поставляющих

народу использованные и пахучие бруски, а дети, не достигшие совершеннолетия и с

нежными пяточками, наоборот – угнетаемый, насилуемый и эксплуатируемый класс.

Население града Спермь, в свою очередь, отличается повышенной… э-э, как бы это назвать

поинтеллигентнее, э-э, а ну правильно! Отличается повышенной эбливостью, да простит

меня наш редактор, при чем эбливостью в самых невообразимых формах, местах и позициях.

Эбливы они по поводу и без повода, и неудивительно, что в городе произошел

демографический взрыв, повлекший по воле автора – мое почтение – различного рода

мутации. В городе Спермь не такая жесткая социальная иерархия, как в Пемзе, но, тем не

менее, дети также являются подавляемым слоем общества – ведь их очень много! Одной из

причин начала войны между двумя городами – вторую я не назову, чтобы не испортить

интригу – стала нехватка в Пемзе детей-рабов, производящих искусственные пористые

бруски. Полюбовно два великих града договориться не смогли, и началась совершенно

отвратительная и очень в стиле Кисло-Птичкина война. Надо еще заметить, что жители

Пемзы страдают недержанием, и описывается это во всех подробностях, а спермийцы все

поголовно – наркоманы, чему также уделена не одна страница технологичных описаний. По

моим несмелым прогнозам, Бажен, вам отныне грозит не только повторное обвинение в

пропаганде насилия, но также обвинения в пропаганде психотропных веществ, педофилии и

в распространении порнографии. Я ничего не упустил?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Простите?

ВЕДЕНЯПИН: Неважно. Вернемся к «Сованщине». В разгар войны, которая грозит из

междоусобной превратиться во вторую Гражданскую, лубочно-тоталитарная Москва

засылает на поле боя своего специального, искусственно созданного агента… Это мое самое

любимое место в романе. «Русским терминатором», «смертоносным агентом 007»

становится никто иная, как клонированная Анжела Дэвис! Вот так сюрприз. Анжела,

которая, судя по всему, является ходячей атомной бомбой, при этом не лишилась своего

желания бороться за правду и права угнетенных классов. С нацменьшинств она

переключается на бедных детей двух городов, что, правда, не соответствует планам столицы.

По всем признакам, а это-то как раз не входит в военную программу Москвы, клон Анжелы

Дэвис должен стать новой Евой, провозвестницей обновленного мира и перехода

российского общества к матриархальному укладу жизни. Она агитирует детей Сперми и

Пемзы расправиться со взрослым населением городов и идти войной на столицу России. От

мотива Адама автор – мое почтение – намеренно отказывается, потому что правителем

нового сверхгосударства должна стать именно всемогущая, идеальная женщина, а ведомые

59

ею дети, таким образом, символизируют абсолютное омоложение страны, культурное,

политическое, социальное, и возвращение к истокам, то есть к Природе и Невинности. К

сожалению, роман заканчивается, точнее обрывается на самом интересном месте, и

осмысленный текст, как это часто бывает у Кисло-Птичкина, сменяется нагромождением

слогов и лишенных смысла слов. Стоит отдать должное филологической изобретательности

Бажена – словесный понос он растягивает аж на сто двадцать страниц. А, собственно, «новая

страница в творческой биографии писателя» открывается буквально в самом конце, когда

безумное, бессодержательное нанизывание слогов, эта навязчивая ритмика снова сгущается

и вновь обретает смысловую форму. Позвольте я зачитаю: «гор вор бор сор лор мор гор вор

бор сор лор мор пис рис бис кис мис сис быстрее гор вор бор сор лор мор быстрее! пис рис

бис быстрее!!! кис мис сис ДА! ЕЩЕ! ДА! О, МИЛЫЙ! ДА! ДА! БЫСТРЕЕ! ГЛУБЖЕ!

ДААА! ДАААА!!! ДАААААААААААА! Я КОНЧАЮ!!!!!!!…». А последнее предложение

романа, отделенное от всего текста книги особым, драматически-насыщенным и

символическим отступом гласит: «Впервые в жизни она испытала оргазм». Дорогие

слушатели, я не хочу навязывать вам свою точку зрения, но мне кажется, что роман

«Сованщина» – это несомненная удача. Как всегда автор – мое почтение – обводит нас

вокруг пальца. Мы думали черт знает что, а оказалось, весь текст романа, все шестьсот с

небольшим страниц – это лишь прелюдия к оргазму безымянной женщины, возможно,