ПОНЕДЕЛЬНИК

такие-то и такие-то вещи, пороки, извращения. Это присуще нашему обществу и миру.

Отношения к этим вещам – уже забота читателя. Либо они это принимают, либо порицают.

ВЕДЕНЯПИН: Однако, отказываясь от субъективной авторской оценки, вы также

обрекаете читателя на неправильный, вредный для него выбор. Вы не помогаете читателю,

вы строите ему ловушки. Он может отказаться, скажем, от наркотиков, а может,

вдохновленный, подчеркиваю, вдохновленный, попробовать их. Разве не так?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Агьяаа.

ВЕДЕНЯПИН: Что вы говорите?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Это не проблема писателя. Это проблема читателя. Потом, мы ведь

уже договорились – неизвестно, что хорошо, а что плохо. Аггдрт.

ВЕДЕНЯПИН: Не понял?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Я уже все сказал.

61

ВЕДЕНЯПИН: Но это крючкотворство! Вам прекрасно известно, что наркотики опасны, и

если не для здоровья – хотя об этом знают все, кроме вас – то для морального здоровья

общества в целом. Ничего хорошего не получится, если вдруг, начитавшись ваших романов,

люди начнут принимать наркотики, мучить друг друга, насиловать детей, повально нюхать

пемзы и э-э… эбать все, что движется. И я повторюсь, ваши романы построены по

принципам пропаганды – они шокируют, а, следовательно, привлекают внимание и

запоминаются, и они насыщены повторами. Критики нарекают это постоянными мотивами в

творчестве данного автора, но это с таким же успехом можно назвать пропагандистским

методом внедрение какой-то информации в сознание масс – вы повторяете в своих книгах

одно и то же и вдалбливаете эту информацию в головы читателей. Грубо говоря, делаете

шокирующие вещи, известные ограниченному круг людей, привычным элементом

повседневной жизни. Естественно, как писатель, вы делаете это с выдумкой, эффектными

художественными методами – и, таким образом, действуете на чувства читателей, а не

апеллируете к их разуму. И это опять же пропаганда. Учтите это и не удивляйтесь, если на

вас снова подадут в суд. Между прочим, такая проблема решается очень просто. В ваших

произведениях не было бы всей этой безответственной пропаганды, если бы вы четко

выражали свою точку зрения и художественными методами указывали читателям, что

хорошо, а что плохо. И не надо говорить мне, что не существует границы между этими

понятиями! Вот вы, к примеру, вы ведь бросили принимать наркотики. На то ведь была

какая-то причина? Почему же вы не говорите откровенно – наркотики не надо принимать

потому-то и потому, подтверждением чему служит мой личный опыт? Как писатель вы

имеете право оперировать исключительно личным опытом, а все остальное – крайне зыбкая

и опасная территория, куда не стоит соваться безответственным, легкомысленным авторам.

А если уж сунулись – несите ответственность. И если вы на самом деле считаете, что

наркотики это хорошо, тогда имейте смелость говорить открыто и, если потребуется,

бороться и страдать за свои взгляды. Может быть, вы все еще принимаете наркотики?

Откуда в вас эта нерешительность?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Хыстьялдстрбагрякдззззграхличестклопрдкласбухряк.

ВЕДЕНЯПИН: Боже, что это было? И откуда этот мерзкий запах в студии? Бажен, с вами

все в порядке?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Михаил, почему ваши вопросы всегда длиннее моих ответов? По-

моему, это противоречит принципам интервью.

ВЕДЕНЯПИН: Это не интервью, а разговор по душам, как явствует из названия передачи.

КИСЛО-ПТИЧКИН: Хорошо. Усвойте и вы одну вещь. Мой стиль сформирован не

нерешительностью, а отношением к этому миру. Как я уже неоднократно пытался вам

объяснить, я стараюсь максимально объективно этот мир изобразить, то есть со всеми его

уродствами и извращениями. И это совершенно не означает, что я хочу жить в таком мире.

Наоборот, он меня пугает. В жестокости этого мира я убедился еще в детстве: люди были

пропитаны злобой независимо от того, какие уровни они занимали. Для меня творчество

является своего рода терапией, через свои тексты я лечусь от извращенности этого мира,

нашего общества. И, умоляю, не надо воспринимать все так однозначно. Если мои герои

помешаны на запахе использованных пемз или облизывают старческие пятки – я не имею в

виду именно это. Это метафора.

ВЕДЕНЯПИН: Спасибо, успокоили. То есть на самом деле, в жизни вы лапушка?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Не понимаю вашей иронии. Я замкнутый, семейный человек, люблю

природу и животных. У меня три дочери и три сына, шесть собак и четыре кошки, пять

волнистых попугайчиков, восемь морских свинок и одна жаба. И я очень люблю свою жену.

ВЕДЕНЯПИН: Как оценили «Сованщину» ваша супруга и дети?

КИСЛО-ПТИЧКИН: Гухдых. Не надо смешивать жизнь и литературу. По крайней мере,

мои близкие это понимают.

62

ВЕДЕНЯПИН: Вот вы говорите, творчество для вас терапия, а что прикажете делать