Понкайо. Книга 2

В этот раз девушка очнулась без слез, но в ужасе. Сердце отбивало панический ритм. Инга приложила руку к груди и долго сидела на краю кровати, озадаченная и напуганная. За окном шумел дождь. Это новое ненастье подоспело или прошлый ливень не закончился? Сколько она проспала? Захар говорил, что ливни в этой части острова краткосрочны, а самые мощные иссякают уже через пять-десять минут.

После этого сны изменились. Помимо бесконечных ураганов, которые неизменно забирали девушку с собою за борт, после чего она видела на палубе спокойного и равнодушного Филиппа и все сразу заканчивалось, были еще искаженные сны о событиях на острове, настолько абсурдные и ужасные, что запоминались до мельчайших деталей и преследовали даже наяву. Инга и Филипп собирались высадиться на экзотический клочок суши, но замечали вооруженных незнакомцев на берегу и в спешке уплывали. Пираты на резвых моторных лодках снаряжались в погоню, с азартом кричали вслед и стреляли. Пули попадали в Ингу, прошивали бок и спину. Филипп кричал на нее, называл балластом и сбрасывал за борт, за которым нетерпеливо кружил острый акулий плавник. Инга оказывалась в зубах огромного хищника и просыпалась от сгенерированной мозгом боли во всем теле, напоминающей приглушенное эхо миалгии.

В другом сценарии Филипп выдавал Ингу пиратам и взамен его отпускали домой. Девушку расстреливали прямо на берегу, повернув лицом к океану, и она ждала исполнения приговора, смиренно глядя вдаль, где покачивалась на белоснежных парусах родная «Теодора». Что бы ни происходило во сне, это неизменно теперь заканчивалось смертью Инги. Она разбирала сны на фрагменты и прокручивала их в голове, но, даже загруженная пищей для размышлений, не стала реже плакать. Где-то в глубине души она понимала, что сознание, у которого всегда есть ответ на заданный вопрос, лишь отражает навязчивую мысль: Филипп винит ее в своей кончине. Инга предпочла бы умереть вместе с ним, но только не вместо него. Боль, которая терзала ее сейчас, была во сто крат хуже смерти.

Апофеозом стало видение в заснеженном сквере. На девушку нападали хулиганы и, жестоко избив, забирали сумку, пальто и обувь. Инга лежала между деревьями, в десятке шагов от аллеи, не в силах встать или позвать на помощь. Люди проходили мимо, она слышала их отдаленные разговоры и недовольные восклицания. Но вот над ней склонилось лицо Филиппа. Темно-карие глаза смотрели ласково, бархатистый голос звучал нежно, подбадривал и успокаивал. Сильные горячие руки касались озябших пальцев, вливали в изнемогшее тело жизненную силу. До самой больницы Филипп нес ее на руках. А там их ждал падальщик с пистолетом. Выстрелив Филиппу в грудь, он с шакальим смехом пинал его под ребра, после чего на больничной каталке увозил Ингу в темноту зимнего вечера. Над головой мелькала вереница желтых фонарей, в голых ветках льдинками сверкали яркие звезды. С каждым выдохом изо рта вырывалось облачко пара, но тут же рассеивалось, и неожиданно девушка заметила, что облачка не соответствуют частоте ее дыхания, запаздывают. Осознание смерти пришло сразу же.

В ушах прозвучал смазанный расстоянием пистолетный выстрел. Инга сдавленно скулила и тихонько всхлипывала, когда тяжелый сон ее прервался под натиском чужого взгляда. Она разлепила влажные глаза и с тревогой глянула в ту сторону, откуда исходила непонятная сила, выдернувшая ее из вязкого забытья.

У окна стоял Захар и как ни в чем не бывало смолил. В комнате было свежо и сумрачно. Мокрые пальмовые веера исходили в слезах, капли сердито шипели в сердцевидных листьях неподвижной лианы, прозрачным хрусталем непрерывно падали с карниза. Последнее время Инга часто засыпала, когда на улице сверкало солнце, а просыпалась уже в дождь.

– Плохой сон? – на выдохе дыма спросил палач равнодушно.

Инга молча села на кровати и убрала назад перетянутые резинкой волосы. Безучастный взгляд скользнул по резному подносу с деревянной посудой: вареный рис и маринованный папоротник, лепешка из рогоза, горсть маленьких красно-оранжевых плодов пальмы бутии, внешне и вкусом похожих на ненавистный абрикос, и охлажденный ежевичный чай. Инге показалось, и уже не впервые, что рацион ее питания напрямую связан с днями недели. Она могла бы понаблюдать и выяснить, так ли это, но зачем?.. Число и месяц, день недели, время года, время дня и ночи – все это уже не имеет значения. Инга жила минутой освобождения, минутой, когда сможет дописать последнюю страницу нескладной истории жизни. Во что превратится ожидание этой минуты, если она возьмется за томительный отсчет часов и дней, недель и месяцев? Лучше оставаться в неведении.

– Птичка на хвосте принесла, что ты вчера отказалась от обеда и ужина.

Инга не ответила. Захар вчера не заглядывал, и это был самый спокойный и терпимый день из всех предыдущих с тех пор, как она попала сюда.