Понкайо

Назавтра после заселения – первую неделю Инга еще вела счет дням – Захар принес деревянную вазочку с бурыми страусовыми перьями и загадал девушке загадку. Что это такое, как она думает? Инга воззрилась на него, как на сумасшедшего, мрачная, несчастная, измученная кошмарными снами. Тогда Захар, ничуть не расстроенный ее нежеланием играть, с лукавой улыбкой пояснил, что это вовсе не птичьи перья, как ей наверняка показалось, а сухоцвет страусника: не особенно вкусного, зато очень красивого папоротника. Его перья собирают по осени, в сухих букетах они держатся несколько лет. Захар игриво вздернул бровь: разве не занятно? Повернулся к комоду и поправил вазочку, чтобы размашистые вайи не утыкались в стену.

– Это добавит уюта.

Инга смерила вазочку недобрым взглядом, представляя, с какой силой швырнет ее в стену, как издерет «страусовые перья» в жалкие лохмотья и втопчет в пол. И отвернулась. Она этого не сделает. Он с такой ревностью с ними возится, наверняка сам собирал. Если она хоть пальцем их тронет, последствий не избежать.

Ни одна из вещей в каморке не принадлежала Инге. Все, что у нее было, отнято шакалами. Все, что осталось: шорты да майка, джинсовая куртка и мокасины. Чьей одеждой и обувью был забит комод, Инга знать не хотела и не притрагивалась к вещам, хоть Захар и уверял, что это «подарок» от девушек в лагере. Но несмотря на заверения Захара, будто одежду ей отдали по доброте душевной, раскрыть правду не составило труда. Никто из девушек не радовался появлению новенькой. Грубить узнице напрямую не осмеливались, очевидно, из опасений гнева «свыше», но даже заговаривать с ней считали ниже своего достоинства. На красивых породистых лицах с ровным загаром читалось презрение и откровенная враждебность. Инга не знала, прирученные ли это пленницы или жрицы любви с материка, но каким бы способом они сюда ни попали, веселое щебетание выдавало полное довольство жизнью. На сильных строптивых молодцев они смотрели с подобострастием и всячески старались им угодить.

О неприязни к Инге со стороны женской половины лагеря Захар, похоже, знал или догадывался и благоразумно воздерживался от приказов сводить ее в душ или выгулять. По той же причине сам приносил подносы с едой или отряжал питомца.

Захар любил рассказывать – хотя Инга ни о чем не спрашивала, – как устроен местный быт. Он расписывал это место как скромное поселение со своим житейским распорядком, где свои заботы изо дня в день, а душу согревают простые радости.

– Мы обычные смертные, такие же люди, только в отличие от доброй половины земного шара живем в ладах со своими демонами и потому не хилеем. Мы не подавляем свои желания полностью и не ослабляем себя нескончаемым разгулом. Наша жизнь – это четкая грань между наслаждением и долгом, и вся прелесть в том, что эти границы ставит не общество, не начальник, не жена, а мы сами. Понкайо для нас – символ свободы, он наполняет страстью наши сердца, питает умы. Работа по лагерю – или то, что другие назовут будничной маетой – не надоедает нам. Мы не покрываемся плесенью, не коснеем, и знаешь почему? Для нас это способ укрепить связь друг с другом и с Понкайо. Со временем ты поймешь, что мы не просто живем здесь. Мы часть этих земель.

Слушая палача и улавливая теплые нотки в мощном голосе, Инга понимала, что реальный мир теперь так же далек от нее, как другая эпоха.

Девушки находились в лагере на особом счету, но не вели праздный образ жизни. Наравне с пиратами они выполняли свои обязанности. Огромный механизм, поддерживающий благоприятные условия для жизни со всеми удобствами, работал бесперебойно и не терпел к себе своевольного отношения. Каждый обитатель вносил свой вклад, от добросовестной работы одного зависела благоустроенность всего лагеря. Раз в неделю составлялся график дежурств, четыре девушки делились попарно и сменяли друг друга, как в многофигурном бальном танце, разделяя между собой ежедневные хлопоты. Подъем в лагере значился в половине восьмого. Девушки занимались стиркой, развешивали мокрое белье и раскладывали по местам чистое, успевая на протяжении дня приглядывать за стиральными машинами. Воду к машинкам носили пираты. Обеды и ужины также ложились на плечи женской половины: приготовить, накрыть на стол, вымыть посуду. Ели всем скопом, в отведенные часы, но не в цветнике – здесь собирались только на «праздничные ужины», – а во дворе, где стояла постройка кухни. Что он собой представлял, Инга понятия не имела. Ее не выпускали дальше овитой зеленью изгороди по периметру цветника.

Как Инга узнала чуть позднее, из цветника есть прямой выход в одну из южных бухт, огороженных известняковыми скалами. Океан совсем рядом, если верить словам Захара, но узница не могла уловить дыхание соленого бриза и даже в самые тихие ночи не слышала ропота водной стихии. Сирены бегали на пляж, едва между заботами выпадал свободный час, по вечерам вместе с пиратами грузились в катер и ездили в соседние бухты на пикники. Возвращались уже за полночь и еще долго не могли угомониться.