Понкайо

Инга понятия не имела, откуда в лагере взялось для нее свободное место, если марьяжниц набирали не из пленниц, в чем она была почти уверена. Возможно, девушки не выдерживают столь активного образа жизни и сдают раньше времени или же кровопийцы попросту избавляются от них, когда девичьи лица начинают приедаться и приходит насыщение. Но почему сами жрицы относятся ко всему с такой беспечностью? Их не волнует недолговечное покровительство распрекрасных молодцев? Или разум их помутнен искусственно? Инга не переставала думать об этом и наблюдать за девушками, но с пиратами они держались игриво и уверенно, без тени страха. Может, Инга ошибается?..

Захар не делал никаких поползновений в сторону Инги, но и держаться поодаль не стремился. Всякий раз, являясь с подносом, он справлялся о ее настроении, о самочувствии, разговаривал с ней о какой-то ерунде, рассказывал о ритме жизни в лагере, о правилах, об острове и «простых радостях». Инга ощущала на себе его взгляд, чувствовала мужской интерес, Захар открыто любовался ею, рассматривал с головы до ног, но тем и ограничивался. Ему незачем было спешить. Инга прекрасно понимала, что он делает. Приручение только началось, и первой маленькой победой должно было стать ее доверие, которое он завоевывал сейчас мягким покровительством. Судя по всему, для пленниц он выступал своего рода утешителем, немного игривым, но неизменно ласковым. Инга заметила, что натура его довольно прямодушна, что он питает слабость к откровенным беседам и стремится выявить пороки и добродетели собеседника. Так стоит ли удивляться пристрастию этого… – нет, не человека, не могла Инга так его называть… – пристрастию этого игрушечника к жонглированию судьбами и чувствами других? Он придерживался образа единственного благожелателя в стае шакалов и настолько вжился в роль, что любому мог втереться в доверие и запудрить мозги.

Инга не понимала: при наличии сирен зачем ее оставили? Только для развлечения? Захар не касался этой темы, а сама она не задавала вопросов, боялась оглашения приговора, боялась услышать, что из нее собираются сделать такую же сирену, которые безропотно теперь служат пиратам. И ее ждет такой же конец?.. И она тоже будет смотреть на этих палачей с подобострастием, ластиться к ним, искать их расположения? Ингой все сильнее завладевало отчаяние. Подчинить ее рассудок им не удастся. Но вдруг они подсадят ее, отнимут способность мыслить здраво?..

Первые дни в лагере Инга ни крошки не брала в рот, оставляла подносы с едой нетронутыми, а голод перебивала водой из умывальника. На четвертый день голодовки явился палач и объяснил спокойно, почти нежно, что действовать за спиной не в его привычке и если он захочет накачать Ингу, то просто зажмет и вгонит иголку. Так что лучше ей прекратить страдать ерундой, иначе кормить ее будут насильно, через капельницу. Инга была вынуждена подчиниться. Меж двух зол она выбрала первое. Она до смерти боялась наркотиков и не хотела, чтобы ей ставили капельницу, которую, кстати говоря, было проще всего разбавить.

Открытое признание Захара только усугубило ее страхи. Кровь застывала в жилах, едва палач возникал на пороге. Сейчас он вытащит из кармана закрытый колпачком шприц с отравой и наглядно покажет, как привык «действовать»… Захар подмечал ее дрожь, удивлялся, как ей может быть холодно в такую жару, и советовал набросить кофту. Еще долго после ухода пирата сердце бешено молотило в груди.

Временами девушке казалось, что тревожится она понапрасну и пираты набрали марьяжниц из своего окружения, а не приручили из пленниц. Если на протяжении стольких лет – боже, скольких?.. сколько они уже здесь?.. – шакалам удавалось держать свое существование в тайне, значит окопались они знатно и в ловкости им нет равных. Из того, что Инга успела заметить и узнать, было ясно одно: палачи живут по неписаному кодексу правил. Одичалость их держалась в узде, непослушание искоренялось командиром, за проступки незамедлительно следовала встрепка.

Однажды Инга услышала, как соседки по цветнику, по своему обыкновению не заметившие неподвижной фигуры на веранде птичьей клетки, с озорным хихиканьем обсуждали наказанного пирата – Феликса, если узница правильно расслышала, – который явился на рабочее место в пьяном виде и едва не уничтожил результаты недельных трудов. В лагере запрещалось прикладываться к бутылке, пока вся работа не будет выполнена, то есть до окончания дня. После ужина – пожалуйста, но не раньше. Нарушителя посадили в карцер на две недели. Ни выпивки, ни женщин, ни других простых радостей жизни – только баланда, сигареты да черная работа по лагерю до конца срока. И никакого тебе обжалования приговора. Об этом Инга также узнала из болтовни марьяжниц. Но что такое «карцер» на местном диалекте, она так и не поняла.