Понкайо

Когда она проснулась, он сказал, что им надо пожениться. Может, хоть так она выбросит из головы глупые мысли, прекратит наконец думать, будто он хочет оставить ее. Он никогда не оставит ее. Кто же будет защищать его от хулиганов? Инга печально улыбнулась. Она согласилась, но с условием, что они дождутся, пока она закончит курс психотерапии, немного оправится… Еще же и диплом надо получить, работу над которым она отложила из-за болезни. Филипп не стал скрывать досады: все отодвигается на неопределенный срок, а важно сделать это именно сейчас, как она не понимает?.. Но Инга просила так отчаянно, и он уступил. Про себя она решила дать ему возможность все обдумать. Она безумно его любит, но брак из чувства долга?.. Нет, это дело заранее проигрышное.

На следующий день Филипп, как и три недели назад, сопровождал ее к психотерапевту, а спустя год со словами «все, думаю, я выдержал твое испытание, больше никаких отсрочек» сделал ее наконец-то своей. Инге было двадцать четыре.

Она помнит. Помнит до мельчайших подробностей! Но вдруг это яркое и детальное воспоминание не более чем выброс перед забвением, последняя мышечная активность покойника перед кремацией? Нет! Такого не случится! Она ведь помнит! Все помнит! Она не забудет, ни за что не забудет, он живет в ней, он часть ее!

– Филипп Ирман… Инга Ирман… – шептала узница, всхлипывая и проглатывая окончания слов. – Филипп… Филипп…

Она всегда называла его полным именем, без сокращений. Он не оставил ее тогда, не оставит и сейчас.

Обрывки воспоминаний разрывали мозг на части. Ноги затекли и страшно ныли, пятки горели огнем. Сидеть на одном месте больше не было сил. Инга выпрямилась и прислонилась к стене. Так она стояла невесть сколько, сжимая и разжимая пальцы, дыша тяжело и прерывисто. Инга не могла лечь в постель: матрасы унесли и теперь кровать зияла обнаженным каркасом, точно деревянная клетка. Еще одна…

Инга прошла в уборную, плеснула водой в пылающее лицо и долго-долго стояла над умывальником, роняя слезы в эмалированный таз, которым еще совсем недавно хотела оглушить палача. Инга прижала прохладную влажную ладонь ко лбу, а когда та нагрелась, оросила руки еще раз и умыла шею, провела от кистей до локтей и выше, до самых плеч, тщетно пытаясь остудить распаленное тело. Как жаль, что нельзя принять душ!.. Инга вспомнила, как Захар направил лейку ей прямо в лицо и удерживал, пока она не стала захлебываться. Девушка вспыхнула обжигающей ненавистью, сжала кулаки и стремительной, какой-то механической и будто чужой поступью вышла на веранду.

Кушетка на месте, никто ее не унес. Инга легла и отвернулась лицом к спинке, поджав под себя ноги. Но долго не улежала. Оглушительная птичья трескотня действовала на нервы сильнее скрежета вилки по стеклу. Зачем так орать? Каждая клетка полыхала; искусственно подогретая кровь с бешеной скоростью неслась по венам, и не было возможности усмирить это пламя! Инга перевернулась на другой бок. Мягкая обивка раздражала и натирала кожу; непроизвольно сокращалась мышца на левом бедре, руки и ноги сводило нервными судорогами, словно кто-то привязал нитку и теперь забавлялся, дергая из стороны в сторону. Инга рывком села, свесив ноги на пол, и вцепилась в края кушетки. Не двигаться. Не двигаться, и все пройдет. Чем больше она суетится, тем сильнее распаляется.

– Инга!.. Инга!..

Это по-настоящему, или он зовет ее из воспоминаний?.. Инга открыла глаза, но перед ней никого не было. Девушка надсадно всхлипнула и расплакалась. Сойти бы с ума. Начать бы видеть его. Почему она не может видеть его? Пусть заберет ее с собой.

Инга вскочила с кушетки, пнула подушку и заметалась по веранде. Один, два, три, четыре, пять, шесть… Шесть, пять, четыре, три, два, один… Шесть шагов – из одного конца в другой. Еще раз. Еще раз. Инга резко остановилась, словно налетела на невидимую стену. Нельзя. Нельзя. Не поддаваться! Чем больше суетится, тем сильнее распаляется. Подкинешь дров – и пламя заиграет во всю мощь. Не подпитывать его, не кормить эмоциями!

Инга вернулась в дом и в попытке скрыться от невыносимого птичьего тарахтения, от которого тело исходило мелкими и частыми вздрагиваниями, как в нервном припадке, забилась в уборную и съехала на пол. Но трескотня достала ее и здесь, проникнув через маленькое зарешеченное окошко вентиляции в верхнем углу. Инга зажала уши ладонями, но теперь ее раздражали мелькающие перед глазами цветные точки. Было очень неудобно сидеть: давили задние карманы шорт, ноги в мокасинах скользили по забрызганному после умывания дощатому полу, в довесок больно упирались в стену позвонки.