Порочный круг

Порешив так, я вызвал к себе Скорпиона. Канонерщик неохотно согласился перенестись ко мне.

— Доигрался ты со своей демократией... — были первые его слова, едва он ступил из рамки.

Скорпион вообще всю неделю зудил по поводу моего стиля руководства. Вот и сейчас он хотел было развить эту тему, но я жестом остановил его:

— Потом займешься словесным онанизмом. Слушай-ка лучше, что мне пришло в голову. — И я выложил ему свой план сделки с Хашимотой.

— Наполеон ты фигов... — ехидно резюмировал Скорпион.

Он сел, положил ногу на ногу и принялся массировать мускулы шеи:

— Не понимаю, каким таким макаром можно пойти на контакт с этим типом. Ведь полиция бдит за нами денно и нощно. Мы буквально обложены церберами.

— Это все будет только до суда. Им нужен лишь результат. Меня, несомненно, посадят, и на этом все затихнет. Тут ты...

— Почему я?

— А кто же еще? Значит, ты отправишься в «Трафик компани» — легальное прикрытие бизнеса Хашимоты. Предлог придумаешь сам. Уж чего-чего, а заливать ты умеешь. Кроме того, в искусстве соблазнять ты добился потрясающих результатов...

Канонерщик покрылся стыдливым румянцем и погрозил мне пальцем, скривив губы:

— Ну, мерзавец, погоди мне...

— Ладно-ладно, проваливай отседа.

Разговор этот, как я уже писал, состоялся неделю назад. А теперь вот я затребовал к себе по селектору Шуру, чтобы проконсультироваться, кого из штурмовиков лучше всего отправить к томящемуся в ожидании на абордажной палубе мистеру Раю.

Шура слушал меня молча, опустив глаза на пол. Когда я закончил свой монолог, он не пошевелился. Я подошел к мальчишке и поднял его лицо, чтобы заглянуть ему в глаза:

— Ну что случилось, ты все переживаешь ту встречу? Да не бери в голову! Мистер Рай просто немного не в себе. Это трудно объяснить... Ну, он просто так сильно любил своего сына... А тут ты, такой похожий...

Шура не ответил на мои слова. Я погладил его по голове:

— Как ты думаешь, кто из твоих ребятишек мог бы пойти сейчас с адвокатом?

Шура передернул плечами, будто в каюте был сквозняк. Подбородок мальчишки слегка задрожал, а глаза наполнились влагой. Улыбнувшись, я потрепал его по щеке и хотел было поцеловать в холодный лоб, но Шура отстранился.

— А можно я... — наконец вымолвил он слегка охрипшим голосом и, облизнув губки, продолжил. — Можно мне пойти к мистеру Раю?

— Но ведь, — начал было я, но осекся, заметив умоляющий взгляд. — Ладно, иди.

Шура, очевидно, заранее решил поступить согласно моему вердикту, отчаявшись сам разобраться в своих чувствах. Мой ответ привел его в восторг, он ринулся прочь, но я схватил его за плечо:

— Не спеши. Возьмешь с собой легкий бронежилет и кепку-генератор. Деньги придется получать тебе и везти через весь мегаполис до Скорпиона. Справишься?

Шура усмехнулся, издав хрюкающий звук, что должно было означать на диалекте штурмовиков нечто само собой разумеющееся. Я продолжил, наклонившись к его уху, почти шепотом:

— И еще... Будьте поосторожнее с адвокатом. Мало ли. какой он человек...

— Вы думаете, он педик?

— Ну... Я этого не говорил, но...

Шура пожал плечами:

— Мне можно, наконец, идти?

— Давай! — Я слегка хлопнул его по попке и, когда он уже закрывал створку, крикнул еще раз вдогонку: — «Будь поосторожнее, Джав»

Здание суда сильно смахивало на капитолий. Оно стояло на самой вершине мегаполиса в обрамлении нескольких гектаров цветущего сада привезенных за тридевять земель яблонь. Я запутался во временах года на этой планете, но, по всей очевидности, кругом царила весна. Однако не было слышно ни пения птиц, ни жужжания первых насекомых. Этот мир был лишен летающих форм жизни, и экологи запретили заселять ими планету. Хотя, как и везде, неведомыми путями в людском муравейнике завелись воробьи, а кое-где можно было увидеть и голубя. С ними боролись, но местные жители не очень-то одобряли драконовские меры правительства и откровенно симпатизировали птахам. А что касается певчих птиц, то они жили тут лишь в клетках. Но все равно этот безмолвный, весь в розовом пламени лепестков сад, раскинувшийся в полутора километрах над бескрайней равниной, оставлял в сердце трогательное чувство...

Впрочем, мне не пришлось долго наслаждаться прелестями весны. У входа в капитолий было многолюдно. Кроме писак, которые были настроены ко мне недоброжелательно, памятуя мое «хамское», по их мнению, поведение у врат госпиталя Луи Бланка, собралась толпа из праздных зевак, человек так под тысячу. Наверняка в их воображении рисовалась картина, что меня привезут на судилище подобно Пугачеву — в железной клетке и с оковами на руках и ногах, правда, вот четвертовать уж наверняка не будут, иначе тут собралось бы в сто раз больше народу. Обманутые буйной игрой своей фантазии, обыватели пропустили сам момент моего появления и только по ропоту в первой шеренге журналистов догадались, что один из спокойно шедших по лестнице людей в униформе и должен был быть обвиняемый.

— Смотрите! Вот он! — услышал я выкрик на русском, среди непонятного шума толпы местного диалекта.