Портреты (сборник)

С Гихи вы смотрите на проливы, на море, на небо над морем или же в противоположном направлении – на поросшие папоротником горы, начинающие свое следующее перемещение на восток. Малонаселенный берег Шотландии имеет здесь форму прохода для рождающегося – матки, ведущей к западному горизонту. И это место рождения прошли мертвецы-кочевники. Теперь они рядом, на кладбище, и с ними можно поговорить.

Только мы не знаем, как следует с ними говорить. Поэтому нам приходится использовать камни с надписями в качестве посредников, наделяющих именами тех, кто нас покинул. Благодаря им мертвым не приходится переименовывать новоприбывших, да и нам спокойнее.

68. Кристина Иглесиас

(р. 1956)

Как мне убедить вас сходить на первую в Британии выставку несравненной испанской художницы, занимающейся инсталляциями, – Кристины Иглесиас? Может быть, указать на ее известность и успех в других странах? Но это противоречит скромности того, что она делает. Она – художница не дворцов и офисных центров, а базаров и закоулков.

Ее работы нельзя воспроизвести, поскольку камера не умеет прогуливаться, замедлять шаг, возвращаться, сомневаться или тыкать пальцем в спину. Описывать же их словами – значит представлять их куда более интеллектуальными и пафосными, чем они есть. Кроме того, ее произведения требуют тишины, поскольку каждое из них призывает прислушаться – к убегающему пространству или прибывающему свету. Подобно тому как статуи были однажды водружены на деревянные или каменные постаменты, инсталляции Кристины помещены в невидимые шатры молчания.

Наверное, мне следует начать с того, откуда ее работы явились, а не с их содержания. Они явились из чувства необъяснимого, из разочарования, смятения, потери, равно как и из сопутствующего им удивления. Это не то, что выражают инсталляции, это то, из чего они ищут выход, не впадая, однако, в риторику или сентиментальность. Они берут начало и адресуются к стремлению человека найти выход из бессмысленности. Общий для всех, но в то же время тайный выход.

Мы живем в эпоху, когда бессмысленность стала особенно непроходимой. Это наглядно проявляется в идущей сейчас преступной и абсурдной войне, но мрак сгущался уже давно – лет десять, если не больше. Новый Мировой Порядок корпораций и бомбардировщиков B-52 создает не шоссейные или железные дороги и не взлетные полосы, а глухие стены. Стены, физически разделяющие богатых и бедных, стены дезинформации, изоляторы, полного неведения. Все эти стены, вместе взятые, знаменуют торжество глобальной бессмыслицы.

Иглесиас нельзя назвать дидактичной. Она как бы поет песни без слов, уносящие слушателя в иной мир, скрытый, но знакомый, и тем самым побуждает каждого искать свой путь к смыслу. Ее песни – это пространства, ею создаваемые. Иногда они доносят жалобу. Часто отсылают к страхам. Но в каждой песне скрыт знак, подобный руке, протянутой в солидарном приветствии. И средство, с помощью которого передаются эти знаки, – проникающий свет.

Она придумывает перекрестки и переулки – такие, каких много за глухими стенами, изолирующими бедных. Она разбирает на части картонные коробочки и превращает их в жилища с дверями и коридорами. Затем она фотографирует модель и с помощью шелкографии переносит фотографию на большую медную пластину, так что модель приобретает размеры реального обитаемого пространства. Абсурдные, ненастоящие кварталы, купаясь в медном свете, создают иллюзию человеческого тепла. Это усиливает чувство абсурда и одновременно напоминает хоть о каком-то утешении.

Она создает из сетчатых ажурных сплетений лабиринты, и зрители попадают туда, как птицы. В узоры вплетены буквы, из них составляются почти что осмысленные высказывания – однако в последний момент смысл исчезает. Это язык, который больше не способен объяснить, что важно, а что нет. Однако в прорехах и провалах возникает другой, воображаемый алфавит – безымянного желания. Возможно, желания оказаться внутри. Не невинно, как в материнской утробе, но с опытом, со всем, что ты пережил и выстрадал. Оказаться внутри собственного горизонта, по другую сторону обычных горизонтов.

Иглесиас создает лабиринты из резиновых панелей, на поверхности которых густая растительность рассказывает вечную историю смерти, разложения и размножения. Но в той же самой истории говорится и об эволюции кончиков человеческих пальцев с их бесчисленными нервными окончаниями, чувствительность которых такова, что пальцем можно в точности проследить очертание любого листа или приласкать – и пока длится ласка, ты сумеешь почувствовать, какой дар есть жизнь.

Она удивляется пространствам, сохраняющим память о прошлом. Если бы стены могли говорить… но они не могут. Их воспоминания безмолвны. Возле стены галереи она воздвигает еще одну, слегка по касательной, словно эта вторая стена ждет, когда ее снимут, как корку, с первой. И между двумя стенами – на скрытой поверхности раздела – сгущенная память о саде, переданная с помощью декоративной ткани.