Мудрец и ветреник, молчальник и певец,всё – человек, смеющийся спросонок,для Бога – первенец, для ангелов – птенец,для Богородицы – подброшенный ребёнок.Ещё звезда его в черешневом вине —а он уже бежит от гибели трёхглавойи раковиной спит на океанском дне —не злясь, не торопясь, не мудрствуя лукаво,один, или среди шального косякаплоскоголовых рыб, лишённых языка,о чём мечтаешь ты, от холода немея,не помня прошлого и смерти не имея?Есть в каждой лестнице последняя ступень,есть добродетели: прощенье, простодушье,и флейта лестная, продольная, как день,племянница полей и дудочки пастушьей.Легко ей созывать растерянных мирян —на звуковой волне верша свою работу,покуда воздух густ, и сумрачным морямне возмутить в крови кессонного азота.
«Ещё любовь горчит и веселит, гортань хрипит, а голова болит…»
Ещё любовь горчит и веселит, гортань хрипит, а голова болито завтрашних трудах. Светло и мглистона улице, в кармане ни копья, и фонари, как рыбья чешуя,полуночные страхи атеистаприумножают, плавая, горя в стеклянных лужах. Только октябрянам не хватало, милая, – сегодняозябшие деревья не поют и холодком нездешним обдаютслова благословения Господня.Нет, если вера чем-то хороша, то в ней душа, печалуясь, греша,потусторонней светится заботой —хмельным пространством, согнутым в дугу, где квант и кваркиграют на снегу,два гончих пса перед ночной охотой.И ты есть ты, тот самый, что плясал перед ковчегом,камешки бросалв Москва-реку, и злился, и лукавил.Случится всё, что было и могло, – мы видим жизньсквозь пыльное стекло,как говорил ещё апостол Павел.Ты не развяжешь этого узла – но ляжет камень во главу угла,и чужероден прелести и местина мастерке строительный раствор, и кровь кипитневерным мастерством,не чистоты взыскующим, а чести.
«Воздвигали себя через силу, как немецкие пленные – Тверь…»