Послания

Воздвигали себя через силу, как немецкие пленные – Тверь,а живём до сих пор некрасиво, да скрипим, будто старая дверь.Ах, как ели качались, разлапясь! как костёр под гитару трещал!Коротка дневниковая запись, и любовь к отошедшим вещам,словно свет, словно выстрел в метели, словно горестный стихневпопад…Но когда мы себе надоели, сделай вывод, юродивый брат, —

если пуля – действительно дура, а компьютер —кавказский орёл,чью когтистую клавиатуру Прометей молодой изобрёл, —бросим рифмы, как красное знамя, мизантропами станем засим,и погибших товарищей с нами за пиршественный столпригласим…Будут женщины пить молчаливо, будет мюнхенский ветер опять

сквозь дубы, сквозь плакучие ивы кафедральную музыку гнать,проступают, как в давнем романе, невысокие окна, горяв ледяной электрической раме неприкаянного января,и не скажешь, каким Достоевским объяснить этот светлый и злойсквознячок по сухим занавескам, город сгорбленный и пожилой.Под мостом, под льняной пеленою ранних сумерек, вязких минутбедной речкой провозят стальное и древесное что-то везут

на потрёпанной барже. Давай-ка посидим на скамейке вдвоём,мой товарищ, сердитый всезнайка, выпьем водки и снова нальём.Слушай, снятый с казённого кошта, никому не дающий отчёт,будет самое страшное – то, что так стремительно время течёт,невеселое наше веселье, муравьиной работы родник,всякий день стрекозиного хмеля, жизнь, к которойещё не привык, —

исчезает уже, тяжелея, в зеркалах на рассвете сквозити, подобно комете Галлея, в безвоздушную вечность скользит —но Господь с тобой, я заболтался, я увлёкся, забылся, заврался,на покой отправляться пора – пусть далёкие горы с утраослепят тебя солнцем и снегом – и особенной разницы нетмежду сном, вдохновеньем и бегом – год ли, век ли,две тысячи лет…

«Откроешь дверь – ночь плавает во тьме, и огоньком сияет на холме…»