После бури

– Да ну, не так уж он опасен. У него есть определенный шарм. Как ни странно, большинство этих хоккейных ребят симпатичны, они мне даже чем-то нравятся.

– Ты серьезно?

– Да. Они напоминают мне тебя, – засмеялась она.

В этом была только доля шутки. Главный редактор действительно относилась к Фраку с уважением, точно так же, как к Петеру Андерсону, – оба сражались за нечто неосязаемое и болели за свой клуб и свой город. Ей было трудно не чувствовать с ними солидарности. И наоборот, хорошо это или плохо, но она никогда не могла отождествить себя с людьми иного толка, которые никогда ни за что не болели душой.

– Мерзавец! – повторил отец.

– Ну и что ты думаешь? – спросила она.

– О чем именно?

– Должна ли я написать про его машину?

– Ну конечно. Это новость.

Она задумчиво постучала пальцами по вискам:

– Ну а что ты думаешь о Фраке?

Отец сцепил руки на животе.

– Я думаю, его приперли к стенке. Думаю, он не привык проигрывать. В таких обстоятельствах мерзавцы вроде него становятся опасны. Но ты уже пошуровала в осином гнезде, так что посмотрим, что из него вылетит…

– Это ты велел мне пошуровать!

– А зачем ты меня слушаешь? Я ненормальный!

Она расхохоталась. Он тоже засмеялся.

– Чего не хватает в отчетах? – спросила она.

Он поднял очки на лоб и указал рукой на груды бумаг.

– Массы всего! В глаза ничего не бросается, пока не начинаешь искать; они неплохо замели следы, но… но того, что я нашел, достаточно, чтобы утверждать, что за последние два года «Бьорнстад-Хоккей» потратил несколько сот тысяч крон, но никто не сможет объяснить, откуда они взялись. Среди спонсоров была фабрика, но я проверил их выплаты через банк, и суммы там куда ниже, чем те, что указаны в отчетах. Деньги поступали, но из какого-то другого источника. Ты еще не потеряла нить?

– Ты думаешь, это черные деньги?

– По крайней мере, серые! Часть выплат выглядит как простое отмывание денег: несколько человек из управления муниципальной недвижимости в свое время входили и в правление «Бьорнстад-Хоккея» и сейчас заключают совместные сделки. А еще есть консалтинговая фирма, она принадлежит местной строительной компании, которая ведет дела с коммуной, и они вдруг каким-то мутным способом перевели деньги в «Бьорнстад-Хоккей». В этом я еще покопаюсь… но посмотри-ка сюда… вот это, я думаю, самое интересное: ты когда-нибудь слышала об этом «тренировочном комплексе»?

– Каком тренировочном комплексе?

– Вот и я бы хотел это знать! Коммуна купила его у «Бьорнстад-Хоккея» года два назад, мне удалось раздобыть имейл об этом комплексе, отправленный клубу одним муниципальным чиновником, но подробностей о покупке я не нахожу. Никаких бумаг нет.

На лбу главреда пролегла глубокая морщина.

– Отмывание денег… коррупция… если даже половина из того, что ты говоришь, правда, клуб могут исключить из союза, он может обанкротиться…

Отец серьезно посмотрел на нее:

– Детка, если это правда, люди попадут в тюрьму. И первым – Петер Андерсон, потому что его подпись стоит на всех документах. И по какому-то совпадению он, черт возьми, оказывается другом детства этого самого Фрака? Сколько тебе нужно дыма, чтобы поверить в огонь? А?

Она откинулась назад, глядя в потолок. Потом пробормотала:

– Надо копать глубже.

Тогда отец сделал то, что было ему совсем не свойственно: усомнился.

– Сперва я должен спросить тебя, детка… ты уверена, что тобой движут правильные мотивы?

– Кто бы говорил.

Отец медленно кивнул. Он не пил с тех пор, как приехал сюда, его разрывало на части, но он решил, что должен дать ей все, что у него есть, – в последний раз.

– Ты не как я. Ты не способна отключить совесть. Если ты решила опубликовать это просто потому, что хочешь победить, то лучше не суйся. Потому что если я начну копать дальше, то первыми огребут Петер и Фрак, а мне показалось, ты говорила, что они тебе симпатичны?

Она даже смутилась собственного голоса, но ее словно прорвало, она кричала, как стиснувший кулаки маленький ребенок после футбольного матча:

– Да! Симпатичны… Они наверняка сделали много хорошего для спорта, для города… но, папа, что такое спорт, если нет справедливости? Что такое общество? Если их клуб выстроен на мошенничестве и лжи, то все это… все это… ОБМАН, папа! И кем будем мы, если позволим им уйти от правосудия, если все это сойдет им с рук?

46

Слуги

Никакой справедливости нет. Во всяком случае, такой, чтобы распространялась на всех. А если и есть, то не здесь. Это Маттео узнал рано.

Сейчас ему было четырнадцать. Сестра твердила ему, что это самый поганый возраст, что в этом возрасте люди ведут себя хуже всего, она говорила, что эти годы надо просто пережить. Но сама не пережила. Она говорила, что он может стать кем захочет, что для него нет ничего невозможного, но теперь это не так. Потому что он хотел всего лишь быть счастливым.

Он любил рисовать, поэтому попытался нарисовать, какой она была в те последние дни, но он больше не помнил ее несовершенств, он видел ее словно фарфоровой. Волосы – словно вырезаны из дерева, глаза как у куклы. Он рисовал ее как будто с чужих слов.