После бури

– Вранье вранью рознь. Полагаю, если ты заедешь к нему домой, ты действительно увидишь разбитый автомобиль. Как это произошло – другой вопрос. Но, детка, ты ведь не спрашиваешь у меня, ложь это или нет, ты спрашиваешь, стоит ли это публиковать?

Она улыбнулась и вздохнула – он не знал никого, кому бы так хорошо давался этот звук.

– Это новости. Мы – газета.

– Ты говоришь как я.

Она не поняла, что это – гордость или попытка извиниться.

И снова вздохнула, улыбнувшись:

– То есть ты, учивший меня, что «единственная задача журналистики – это говорить правду», считаешь, что я должна опубликовать то, о чем я почти точно знаю, что это неправда?

– Хватит болтать, я этого не говорил. Ты хотя бы ему позвонила?

– Нет.

– Так позвони. В таком случае ты изложишь не то, что произошло, а его версию происшествия.

Она откинулась на спинку стула. Стукнула пальцем по клавиатуре, экран загорелся. Сверху на мониторе был приклеен желтый стикер со словами: «Я не хожу по воде, я хожу на работу». Она приклеила его несколько лет назад, это была шутка для своих на ее старой работе. «Я не хожу по воде» – ну и девиз, это ж надо такое придумать. Потом она переехала сюда, вместе со стикером, и однажды один из спортивных репортеров без тени иронии рассказал ей, что видел те же слова в раздевалках «Бьорнстада» и «Хед-Хоккея». Голос репортера дрожал от ностальгии. «Это ведь прямо про нас! Мой бывший начальник говорил, что быть журналистом – все равно что строить церковь: для других это искусство, для тебя призвание, а на самом деле это просто тяжелая работа! Таскать камни!» Репортер так и не понял, что морщинка на лбу главного редактора означала не восхищение его красивыми словами, – она изо всех сил пыталась побороть желание немедленно его уволить. Но репортер так и работал у нее в редакции, а стикер так и висел на ее мониторе. Возможно, потому, что у главного редактора было чувство юмора. Возможно, потому, что ирония – сама себе враг: устаревая, она превращается в сентиментальность.

– Не знаю, стоит ли прислушиваться к твоим советам, папа, с этикой у тебя так себе, – вздохнула она.

Отец лишь засмеялся, и, хотя она все еще злилась на него за то, что он все подстроил так, чтобы поговорить с Маей Андерсон в поезде, она понимала, чего он добивается. Он тоже не ходит по воде. Когда она была маленькой, она не раз слышала о том, что он раскапывает скандалы и ломает людям карьеру, а вместе с карьерой и жизнь – им самим, их близким, их детям. В этом состояла его работа – следить за власть имущими, – но он делал ее так хорошо, что последствия оказывались роковыми даже для невиновных, и она часто спрашивала себя, как он после этого мог спокойно спать по ночам. Ответ был прост и сложен одновременно: отец всегда руководствовался исключительно историей, которую собирался рассказать. Истинная безжалостность всегда требует веры в существование некой высшей цели. Если честно, она не знала, способна ли на такое сама.

В детстве мама говорила: «Ты как отец!» – всякий раз, когда хотела ее задеть, но с годами это все больше и больше походило на комплимент. «Вечно ты лезешь в драку!» – говорили ей учителя, и девочка скоро перестала этого стыдиться. Однажды ее исключили из футбольной команды, когда она подралась с девчонкой в своей же команде за то, что та отказалась признать, что взяла мяч в руки. Мама после этого только вздохнула: «Ты не выносишь обмана. Это твоя проблема. Ты не желаешь принять то, что мир состоит из серых зон». Лучшей характеристики девчонке, из которой вырастет охотник за новостями, и не придумаешь.

– Раз уж я буду говорить с Фраком, может, напрямую спросить его об отчетности? Как ты это называешь? «Пошуровать в осином гнезде»? – спросила она отца. – Более подходящий случай вряд ли представится?

С тех пор как он сюда приехал, они только и делали, что без конца обсуждали эти бумаги. Он прочел все вдоль и поперек, каждую строчку в каждом годовом отчете «Бьорнстад-Хоккея», и говорил только: «Здесь чего-то не хватает, и здесь, и здесь…» Если хочешь прижать хоккейный клуб, недостаточно найти мелкие нестыковки в бумагах, нужно доказать, что имели место и настоящие преступления, поэтому для начала надо вычислить ответственных. Ледовый дворец принадлежит коммуне, клуб принадлежит его участникам, а деньги – спонсорам. Где-то среди этого всего запрятана чья-то вина.

– Спроси об этом под конец, пусть бедняга сперва расскажет тебе, как ему разбили машину! – кивнув, ответил отец.

Она набрала номер Фрака. Он, очевидно, ждал звонка, хорошо понимая, что последует за его обращением в полицию, однако удивился, услышав ее голос.

– Главный редактор собственной персоной?

Они общались и раньше, застенчивостью Фрак не страдал и регулярно звонил в газету, чтобы «подправить» новости, которые, с его точки зрения, были изложены неверно.

– Я просто хотела проверить слухи, – ответила она.

– Какие слухи? – спросил Фрак, поднаторевший в умении строить из себя дурачка, однако легкое волнение в голосе не укрылось от главного редактора: он-то надеялся, что ему позвонит кто-нибудь менее опытный.