После бури

Он спустился по лестнице, галстук был чуть длинноват, она вроде и не стояла у него на пути, и он, как всегда, прошел мимо нее, но внезапно они все равно столкнулись. Ее пальцы коснулись его на ходу, застегнули пиджак, притворяясь, что не просто ищут близости. Он остановился, почти растерянно, и они посмотрели друг мимо друга, потому что если бы встретились взглядом, то оба сломались бы. Они так давно не касались друг друга, что прикосновения ее кончиков пальцев было достаточно, чтобы его словно ударило током, поэтому она осторожно, ногтями, поправила узел на галстуке, не решаясь положить ладони ему на грудь. Боже, как близко нужно подойти к разрыву, чтобы вспомнить, что друг за друга нужно драться.

Она прошептала:

– Рамона гордилась бы тобой.

Он прошептал в ответ:

– А ты?

Она кивнула, веки ее налились тяжестью. О чем она тогда думала? Может, она навсегда это забудет, а может, будет до конца отрицать, даже перед самой собой. И правда, должно же быть другое слово, вместо слова «брак», но и вместо слова «развод» тоже. Слово, означающее, что ты еще не вполне там. Когда хочешь прошептать: я не знаю, чего хочу, я просто не хочу, чтобы было так. Слово, означающее, что у меня нет сил. Нет сил, если все, что нам предстоит делать вместе, – это выживать.

– Я… Петер, я… – начала она, и весь кислород в комнате закончился.

Она сказала «Петер», не «дорогой», и замолчала, колеблясь, – ровным счетом настолько, чтобы он не посмел позволить ей договорить до конца. Он прикоснулся лбом к ее лбу и сказал:

– Я люблю тебя!

Ее лицо мгновенно озарилось улыбкой в ответ на его напряженный взгляд и близкое дыхание, и она повторила то же самое с такой очевидностью, что оба теперь могли бы притвориться, что ничего другого она говорить и не собиралась:

– Я тоже тебя люблю.

Как давно они не говорили этих слов, и вот только что они прозвучали вновь. Помимо всех слов о любви, должно существовать одно главное слово, которое расскажет о том, сколько раз мы чуть было не потеряли друг друга, но вернулись и начали все сначала. Которое опишет мельчайшие детали, сантиметры, когда мы коснулись друг друга, проходя в кухню, вместо того чтобы почти коснуться. Расскажет о том, что мне не выстоять. Не выстоять, если ты больше не будешь рядом. Мне не выстоять без тебя.

Они поехали на похороны вместе, и всю дорогу он не выпускал ее руки.

* * *

Анин отец не спал, похмельный, но еще не опохмелившийся. Приятели из охотничьей компании стояли в саду и ждали его, чтобы вместе пойти на кладбище. Они тоже были трезвы по случаю похорон, но обратный отсчет до первой поминальной стопки уже начался.

Ана и Мая – с гитарой за спиной, – пошли вперед. Мая заскочила домой переодеться, и Ана тут же обиделась, что та «вырядилась». Мая обратила ее внимание на то, что это нормально, когда идешь на похороны, а Ана ответила: «Блин, как же меня бесит, что ты такая симпатичная, это в тебе самое отстойное! Хочу дружить с уродинами!» Оставив позади мужские голоса, они пошли через лес чуть в стороне от района частных домов с края Холма. Только оказавшись на беговой тропе, Мая поняла, что они совсем рядом с тем местом, где она поджидала с ружьем Кевина. Ана тоже поняла это и собралась свернуть, но Мая взяла ее за рукав и повела вперед. Они прошли место, где она нажала на спусковой крючок, где Кевин обмочился, когда раздался щелчок, и где она бросила перед ним на землю патрон, который так и не зарядила. Две взрослые девушки смело шагали вперед, топча свои воспоминания, а следом за ними тихонько крались две невидимые маленькие девочки. Потому что они всегда идут за нами: дети, которыми мы были, пока в нашей жизни не случилось самое страшное.

– Не знала, что испытаю такие чувства… – тихо сказала Мая, когда они прошли несколько сот метров и можно было сбавить шаг. Отсюда было видно озеро и почти весь город.

– Какие?

– Что я до сих пор буду так злиться.

Ана поскребла ногой тонкий слой снега и призналась:

– Мне до сих пор снится, что я убиваю Кевина.

– Как жаль. Он не стоит твоих снов.

Ана продолжала скрести ногой по снегу.

– Еще мне снится Видар. Хотя теперь сны уже не такие страшные. Раньше мне снилось, только как он умирает, а теперь он иногда жив. Он жуткий придурок, редкостный идиот, но он… ну, ты понимаешь… живой.

Мая взяла ее за руку, Ана крепко сжала ее ладонь. Они шли молча минут пятнадцать, без слов договариваясь о долгих обходных путях, но в конце концов все-таки неминуемо приблизились к городской застройке. Когда вдалеке показалось кладбище, Мая сказала:

– Как я соскучилась по этому освещению. Свет как будто меняется, когда дни укорачиваются. Прямо по воздуху видно, какой он холодный.

Ана сморщила нос и фыркнула:

– Ты говоришь как турист.

– Я и есть турист.