После России

Диссидентом я не был, моя жизненная позиция — это позиция крайнего индивидуализма. Теперь, конечно, можно обмысливать, анализировать мои книги, придумывать любую концепцию, но я этого не хочу. Я исхожу из факта: так получилось. Я создал собственную идеологию, отличную от марксизма, от всего того, что было до этого, построил свою теорию советского коммунистического общества. В значительной мере она у меня изложена в «Зияющих высотах». Я стал думать, что, может быть, я первый, кто рассматривает коммунистическое общество не через призму марксистских представлений и прожектов, а как эмпирически данный факт. Профессионал в области логики и теории познания, я знал, как эмпирически нужно исследовать данные явления. И применил выработанные мной логические и философские методы к феномену советского общества.

— Создается впечатление, что «Зияющие высоты» вы писали как бы для себя…

— Я и сейчас продолжаю разговаривать с самим собой. До сих пор я сам себе главный и, может быть, единственный оппонент. Конечно, я общаюсь, разговариваю, полемизирую со многими, какие-то точки соприкосновения, взаимопонимания мы находим, но равноправных партнеров, к сожалению, нет.

— А, собственно, литературное-то творчество интересует вас или по-прежнему не волнует?

— Интересует, но своеобразно. Я пишу книги таким образом, чтобы их можно было читать во всех направлениях. Что это значит? Откройте книгу посередине, начинайте читать. Вам интересно? Считайте, что я достиг своей цели. В моих книгах нет сюжета. Почему так? Поясню. Я писал свои книги в расчете на такого читателя, каким был я сам. А прежде чем самому писать книги, я читал их пятьдесят лет, и у меня, как у читателя, сложились определенные претензии к разным авторам. Ведь читал я их определенным образом. В частности, «Войну и мир». «Братьев Карамазовых», «Тихий Дон», другие великие книги я читал так: брал какой-нибудь кусочек, прочитывал, потом в другом месте читал, а потом уже читал книгу целиком. Таков мой метод знакомства с литературными произведениями. А когда я стал писать сам, я перенес такое отношение к другим на самого себя. Прайда, к такому необычному методу писания я был вынужден прибегнуть еще и по причинам иным. Мне стало известно, что в органы безопасности на меня пошли доносы, дескать, занимаюсь чем-то нехорошим. Установили за мной наблюдение. При такой ситуации каждая страничка могла оказаться последней. Я вынужден был так написать эту страничку или главку, чтобы она была законченным произведением. Поэтому, обратите внимание, все мои книги сконструированы из небольших кусочков, в каждом из которых содержится та или иная оформленная идея. Для меня важен не сквозной сюжет, как в традиционном романе, а некое развитие идей, и главными героями моих литературных произведений являются не люди, а идеи. Люди для меня важны прежде всего как носители идей. Я не являюсь писателем-живописцем в традиционном смысле, я не описываю внешность людей, природу, для меня это несущественно. Для меня главным являются идеи.

— А как вы относитесь к тому, что некоторые читатели называют вас графоманом?

— Ну пусть эти люди напишут хотя бы строчку такую, какую написал я.

— А как вы вообще относитесь к оценкам вашего творчества?

— Я вовсе не рассчитываю на бурные аплодисменты, а оценкам придаю мало значения. Впрочем, для меня важны оценки только определенныхлиц.

— Вы можете их назвать? Это любопытно.

— Когда вышли «Зияющие высоты», я встретился с Надеждой Яковлевной Мандельштам. Держа книгу в руках, она прямо с порога сказала: «Эта книга моя, такую книгу я ждала всю жизнь…»

Сходную оценку дала Раиса Борисовна Лерт. Первая рецензия на книгу написана ею. Рецензия положительная. Так вот, мнение таких читателей было для меня чрезвычайно важно.

Еще пример. Во Франции организовали мой литературный фестиваль. Пришла на него одна пожилая женщина и сказала, что «Зияющие высоты» она прочитала двадцать раз и что она читает ее как библию. Так вот, для меня такие мнения важнее любой Нобелевской премии. Нобелевская премия является политической премией, стоит только посмотреть, кто ее получал за последние десятилетия. И присуждали ее отнюдь не за литературные достоинства. А оценка таких людей, о которых я говорил, касается сути.

Ведь я не традиционный писатель, и мне до сих пор дела нет, какой у меня статус.

— Вы назвали имена Льва Толстого, Достоевского, Шолохова. Каковы ваши претензии к классикам литературы?