Последняя афера

Знаменательный день настал и долгожданное открытие выставки прошло лучше, чем все могли предполагать. Единственной проблемой в тот день оказалось лишь то, что Анвар долгое время не мог выйти на сцену из-за боязни публики. После речей Николая Венедиктовича, приглашённых художников и Виктории, когда пришло время слов Анвара, сам он стоял в уборной перед умывальником, в надежде, что о нем забудут. В те секунды одни лишь мысли о предстоящем выступлении перед публикой для него представлялись сущим адом. Когда Виктория нашла его в уборной, бледным и трясущимся, ей понадобилось всего пять минут, чтобы вновь пробудить в нем мужество и уверенность. И вот, спустя ещё двадцать минут Анвар, подобно величайшим из всех ораторов, с гордостью и непоколебимой стойкостью уже произносил со сцены завершающие слова своей пронзительной и чувственной речи.

На протяжении всего мероприятия, гости, то по одному, то сразу толпами подходили к Анвару. Кто-то расспрашивал его о картинах, кто-то – о его недуге, одних интересовала личная жизнь, других – его предпочтения в музыке. Некоторые из посетителей подходили к нему, чтобы выразить своё восхищение, некоторые – чтобы поблагодарить. На открытии выставки также поприсутствовала и съемочная группа местного телевидения, которой, под большим натиском своей наставницы, Анвар все же согласился дать короткое интервью.

Праздничная атмосфера не унималась до последнего, а поток людей не прекращался до самого закрытия музея. Проводив последнего гостя, Анвар с Викторией ещё пробыли в павильоне, в окружении молчаливых картин почти до самой ночи, прибирая оставленный торжеством беспорядок и подготавливая зал к следующему дню. В процессе они запивали сладкий вкус успеха кислым шампанским. Весь вечер они шутили и смеялись, пели и танцевали. Ликуя и веселясь, они праздновали достижение своей первой маленькой цели. И хотя это было лишь началом, ни он, ни она не сомневались в том, что этот день был отправной точкой на пути к победе.

В ту ночь, вернувшись домой, Анвар сразу же лёг спать. Сон его был беспокойным. Почти каждый час он просыпался от кошмара. Несколько раз за ночь ему снился голос незнакомца из супермаркета. Утром ему приснилось, что он находится в горящем музее, где он пытался найти свою первую картину, чтобы спасти от обжигающих языков пламени. Когда он уже начал задыхаться угарным газом, ото сна его пробудил внезапный звонок.

– Алло, – не успев отойти от паники, с отдышкой сказал он в трубку.

– Анвар…, – заплаканным, дрожащим голосом произнесла Виктория.

– Вы плачете? Что случилось? Виктория?

– Я так счастлива! – навзрыд крикнула она, – Так счастлива! Ваши картины… Кто-то выкупил все ваши картины за десять миллионов. Анвар!

– Подождите… Я не понимаю.

– Анвар! Вы будете видеть! Вы сможете сделать операцию! Боже! Как я счастлива!

– Объясните же мне, Виктория, я ни…

– Мне позвонил агент и сказал, что нашёлся человек, желающий выкупить все картины за десять миллионов. Сам покупатель предпочёл остаться анонимом. Да это и не важно, Анвар! Какая разница? Главное, что вы сделали это! Вы сможете видеть! Вы сможете видеть, Анвар! Слышите?

Анвар пытался произнести в ответ хоть что-нибудь, но губы его издавали лишь задыхающийся хрип. Он не мог не вдохнуть, не выдохнуть, словно вся скопившаяся в груди за десять лет боль в миг устремилась наружу, забив бронхи. За одну секунду он снова прошел всю свою осознанную жизнь, полную счастья и страданий, скуки и радости, любви и ненависти. Ему казалось, будто все дни тех прожитых лет были нужны только лишь для того, чтобы сегодня он мог услышать эти слова из уст плачущей от счастья Виктории, будто каждая минута, каждый миг его существования толкали его именно к этому мгновению. И сейчас это мгновение наконец настало.

Глава 12

Погруженного в метафизическую тьму, Грека пробудила севшая на тыльную сторону ладони божья коровка. Словно забыв, где он, Грек осмотрелся по сторонам. Людей в парке было по-прежнему мало, слепца среди них он не наблюдал. Судя по высоте солнца, было около семи утра. Сказочное царство, обнаруженное Греком час назад, никуда не исчезло, и вновь увидев ту же красоту, он улыбнулся.

Он дышал полной грудью, насыщая кислородом каждую клетку своего тела. Душа его находилась в непоколебимом спокойствии. Впервые за долгие годы он чувствовал себя по-настоящему живым. В тиши его внутреннего умиротворения оставался лишь один голос, беспокоивший его сердце, голос совести. Ему захотелось прямо сейчас рассказать все Миладе, признаться ей во всех своих грехах, открыться ей, подобно тому, как он открылся сегодня этому пейзажу, как он открылся сегодня самому себе.