Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон

Извинившись, он оставил собеседницу и поспешил за Элейн прочь из храма. Они снова оказались у той же скамьи, что и утром. Там-то она и изложила свой план.

– Ты хочешь стать наживкой? Ты ума лишилась? – воскликнул Оддин, услышав ее предложение.

– Просто послушай. Сейчас, когда все знают о том, что в городе душегуб, будут более осторожны. Девушки не станут разгуливать по ночам в одиночку. Ему будет трудно найти жертву. И тут я, – она изобразила, как прогуливается по дорожке, – иду по улице. Он попытается напасть, а вы с другими полицейскими будете следить за мной. Как только Художник объявится, схватите его, и всё. Главное, не убейте, чтобы он смог подтвердить, что к смерти Магистра не имеет отношения.

Оддин покачал головой и сообщил, что не намерен рисковать ее жизнью. Они спорили не меньше получаса, пока наконец Элейн не использовала свой последний аргумент:

– Если мы не поймаем Художника в ближайшее время, меня убьет не он, а твой брат. Из Нортастера я не уеду, пока не доведу все до конца, а город маленький. Сегодня вот опять столкнулась с Ковином. Еле ноги унесла. Как думаешь, сколько неудачных попыток убийства нужно, чтобы довести до исступления?

Тяжело вздохнув, Оддин ответил:

– Братец и так озвереет, когда узнает обо всем.

Но по тону Элейн поняла, что он сдался.

Подготовка началась нешуточная. Прихватив Элейн, Оддин и еще несколько полицейских отправились в участок, что находился на Ратушной площади. Там они обсудили идею с шерифом Нортастера и, получив одобрение, стали планировать поимку душегуба. Нарисовали на карте маршрут прогулки Элейн и места, где должны были караулить полицейские. Позвали девушек, которые затянули ей корсетом талию и грудь и подобрали подходящее платье глубокого синего цвета. Волосы Элейн они спрятали под чепец, но несколько прядей оставили вокруг лица. Их напудрили, чтобы те казались не рыжими, а светлыми. Все, кроме Оддина, оценили результат, решив, что Элейн прекрасно подходила на роль жертвы. Оддин же только хмурился и кривил губы. А еще много раз повторял, чтобы никто не спускал с нее глаз и Элейн каждую секунду была у кого-то под наблюдением. Кажется, к концу вечера все устали от однотипных наставлений и разбежались по разным комнатам. У Элейн такая возможность отсутствовала – ей некуда было идти.

– Ты боишься больше, чем я, – заметила Элейн.

– Конечно! Если тебя убьют, тебе будет безразлично все происходящее дальше, – проворчал Оддин. – А я до конца дней буду жить с этой ношей.

Она не была уверена, шутил ли он. Подойдя к нему ближе, Элейн улыбнулась и искренне сказала:

– Спасибо, Оддин. Давно никто так не беспокоился обо мне.

– Оно и понятно, беспокоиться о тебе вредно для здоровья, – недовольно ответил он. – Мои бедные нервы…

Она хлопнула его по предплечью:

– Ты сильный, ты справишься.

В ответ Оддин в своей излюбленной манере аккуратно сжал ее плечи:

– Ты все еще можешь отказаться. Я даже все еще готов жениться на тебе и увезти в другой город.

Элейн улыбнулась шире:

– Не думаешь ли ты, что это будет слишком тяжелое испытание для твоих слабых нервов?

– Я готов пойти даже на такие жертвы!

Она покачала головой.

– Я все еще не сказала «нет», но на наши планы это никак не влияет. Я попытаюсь привлечь внимание Художника, а ты попытаешься его поймать.

– Нет никакой уверенности, что он не ложится сейчас спать в своей мягкой кровати. Сколько ночей ты собираешься гулять?

Элейн дернула плечом.

– Я настойчивая, ты же знаешь. – А затем добавила: – Он ведь давно не убивал, верно? Только прачка Ковина была его жертвой, с тех пор он не появлялся. Наверняка жажда крови уже бурлит в нем.

Элейн только делала вид, что ей не страшно. Не хотела, чтобы Оддин переживал еще сильнее. На самом деле желудок скручивался при мысли о том, что ей, возможно, предстояло встретиться с этим таинственным убийцей. Ковин казался не таким опасным, потому что Элейн знала его в лицо, знала, чего ожидать. Неизвестность же пугала до дрожи.

Ее прогулка началась затемно. Она старательно делала вид, что спешит домой. Но при этом из ее рук постоянно падали свитки. Это должно было дать ей возможность продвигаться по маршруту медленно, позволяя Художнику заметить ее.

Стук каблучков Элейн по мостовой эхом разносился по пустынным улицам. Несколько встретившихся ей выпивох казались ничуть не менее опасными, чем убийца: один из них попытался ухватить ее за подол платья, другой лез обниматься, третий зазывал к себе. Помогло лишь то, что все они были изрядно пьяны, а оттого медленно бегали. Самым сложным при этом было держаться маршрута. Там, где, казалось бы, стоило обойти сомнительных прохожих, на самом деле было безопаснее держаться дороги, ведь рядом прятались полицейские.

Но еще более жутко становилось, когда все вокруг утопало в неприятной, пугающей тишине. Элейн слышала только свои шаги, только свое дыхание, шуршание только своей одежды. А как же полицейские? Разве не должны они были быть рядом каждое мгновение? А если они были рядом, значило ли это, что и Художник мог так же бесшумно преследовать ее, даже не подозревающую о нависшей опасности?