Последняя остановка Освенцим. Реальная история о силе духа и о том, что помогает выжить, когда надежды совсем нет

– Прекрасно, – отозвался заместитель старосты. – Пока что оставайтесь в этом кабинете. Здесь у нас работает врач приемного отделения, доктор Оходский. Вы сможете ему чем-нибудь помочь.

Ван Лиир не появился в кабинете. Оказывается, староста Двадцать восьмого барака сообщил их новым коллегам из Девятого барака, что ван Лиир страдает от раны на ноге и должен сперва получить врачебную помощь, так что его отправили для дальнейших процедур в одну из больничных штюбе. Ханс очень обрадовался. Перспектива стать «помощником врача в приемном отделении», должно быть, совсем неплохая.

Он все еще недостаточно хорошо понимал лагерные порядки. Кто, собственно, здесь занимается медициной? Мальчишки 18–20 лет, которые завладели властью в лагерной амбулатории и меняли лекарства на сигареты и маргарин. И продавали их не тем, кто в этих лекарствах нуждался, а тем, кто мог заплатить за них максимальную цену.

И кто же был самым главным в Девятом бараке? Вот точно не староста барака и не врач барака, но главный снабженец и его прихлебатели: грубоватые поляки и случайно затесавшийся русский.

Медицинская помощь? Доктор Оходский, очень симпатичный парень, не делал ровным счетом ничего. Каждый день приходили новые больные, не меньше десяти человек, а доктор только определял, в какую штюбе им идти. Работы примерно на пять минут. После этого можно было завалиться в постель. А когда охранник ударял в колокол, доктор Оходский понимал, что к ним идет очередной эсэсовец, тотчас же вскакивал и начинал обследовать кого-то из пациентов. Нет, медициной здесь не занимались, зато другой работы было в изобилии. Вдобавок Девятый блок имел другие бесценные преимущества. В конце концов, в соответствии с законами математики, десять идет сразу после девяти!

Глава 12

Была половина пятого утра. – Всем встать, гонг! – прокричал ночной дежурный, зажигая свет в спальне для персонала. Все разом засуетились и вскочили. Вчера Пауль так громко орал на нескольких человек, оказавшихся в постели через пять минут после гонга, что сегодня ни у кого не хватило храбрости вызвать его гнев. Только Герард остался лежать.

– Вставай, дорогой мой! Тебе что, хочется еще одну неделю таскать кессели с баландой? – обратился к нему Ханс. – Ах, Ханс, я совершенно не могу подняться, я почти совсем не спал. Вся солома из моего тюфяка высыпалась, и я целую ночь прокашлял.

– То, что ты кашлял, – это очень плохо, но то, что у тебя весь тюфяк высыпался, только твоя вина. Вчера у Двадцать первого барака лежало целых пять тюков свежей соломы.

Бедняга Герард, конечно, вовсе не был практичен в таких вопросах. Он не умел толком постоять за себя. Да и чего можно ожидать от таких людей? Паренек из приличной буржуазной семьи. Такие ребята никогда не имели достаточной воли к сопротивлению, и борьба за существование была проиграна ими еще до начала.

Как, собственно, могли противостоять такие ребята сообществу ушлых, ловких арестантов? Те-то давно нашли друг друга и объединились; среди них попадались и воры-карманники и другие асоциальные элементы, контролирующие черный рынок барахла и еды. Занятно, что между ними встречались даже поляки, сидевшие по политическим статьям; но они пробыли в лагере так долго, что, похоже, их обычное поведение очень сильно изменилось.

Новички же осваивали этот опыт теперь, торопливо выбираясь из постелей, кое-как напяливая на себя что-то из одежды и выскакивая на построение в коридор, где их ждал староста барака:

– И где вас только черти носили, паршивые, никчемные голландцы!

Кушчемба, завхоз госпиталя, отвесил каждому по тумаку в качестве задатка: так выглядело его утреннее приветствие. После чего – пробежка на кухню, а там – поиски самого большого кесселя с чаем. Если вернуться с маленьким кесселем, тебя изобьют до полусмерти или заставят бежать на кухню во второй раз. А вот если принесешь самый большой – тогда, считай, день удался. Кипяченая колодезная вода всегда выдавалась им на кухне в гораздо большем количестве, чем надо было для нужд пациентов.

На кухне шла жуткая перебранка. Unterscharführer поймал на горячем какого-то русского, пытавшегося подтибрить немного картошки. Но он не удовлетворился тем, что избил русского до крови, ему понадобилось зачем-то приплести к делу нескольких поваров и сторожа, утверждая, что и они несут ответственность за произошедшее. Плохо следили за картошкой, вот что! Итак, нынешним утром атмосфера на кухне была накалена до предела, и потому им пришлось дожидаться своих кесселей с чаем не внутри помещения, а снаружи.

На улице было холодно, мокрый снег кружил над двором, и ноги у них промокли. Без всякого сомнения, совсем скоро промокнет и остальная одежда. Рубашка и полотняная куртка никак не могли служить достаточной защитой от мокрого снега. Они прислонились к оштукатуренной стене под выступающим краем крыши, хоть немного защищающим их от падающих хлопьев. Но тут из кухни вынырнул тот же унтершарфюрер:

– Как стоите, грязные свиньи?! А ну-ка, построиться!