Последние бои на Дальнем Востоке

Прошло уже больше часа, как мы шли по пади. Вдруг слева от нас, на сопках, защелкали ружейные выстрелы и пули засвистели над нашими головами. Все моментально ожили, подтянулись, и появился строй. В рядах полка грянула песня – стал слышен отчетливо шаг. Красные партизаны, увидев, что на них не обращают внимания, прекратили обстрел.

Скоро мы пришли в деревню Занодворовку, в которой стоял генерал Бородин со своими оренбуржцами. Они остались в арьергарде, а мы не задерживаясь прошли через нее и через четыре дня добрались до Ново-Киевска, где мирно простояли немного больше недели.

Н. Голеевский

Последняя ночь на родной стороне{136}

Под охраной застав, выставляемых по очереди от пехотных полков, покидавшая Приморье земская рать, с ее обозами и семьями белоповстанцев, в урочище Ново-Киевске мирно простояла немного больше недели. В арьергарде оставались только кавалерийские части, которые сдерживали следовавшую по нашим пятам красную кавалерию. Все белоповстанческие батареи были сведены в Артиллерийский полк, командиром которого был назначен полковник Бек-Мамедов – командир Сводно-Артиллерийского дивизиона.

1 ноября 1922 года к вечеру Артиллерийский полк, покидая пределы Ново-Киевска, перешел к русскому таможенному посту, помещавшемуся в небольшом двухэтажном кирпичном здании почти на самой границе с Китаем, и, сойдя влево с дороги, прямо под открытым небом остановился на привал.

Дул холодный и довольно сильный северный ветер, но белоповстанцы, перенесшие суровую, сорокаградусную ниже нуля по Реомюру, зиму Хабаровского похода, его совсем не замечали. Перекидываясь несложными фразами, они, как могли, устраивались на ночлег около и на остановившихся сбоку от дороги повозках обоза. Нераспряженные орудийные кони, шестерками понурив головы, спокойно стояли, начиная дремать. Немного дальше влево, за растянувшейся Артиллерийской колонной, стояло шесть или семь маленьких, в беспорядке разбросанных мазаных халуп (Русский Хунчун). Через дорогу справа была видна еще одна, сиротливо стоявшая особняком, такая же мазанка. В возвышавшемся на отлете здании таможни разместились наши штабы.

После 10 часов вечера ветер немного усилился и повалил густой, большими хлопьями, снег. В один миг все очнулись. Кони подняли головы и, переминаясь с ноги на ногу, вздрагивая всем телом, старались стряхнуть сыпавшийся на их ничем не покрытые спины снег. Батарейцы повскакивали со своих так, казалось, удобно устроенных мест, и многие бросились к халупам, ища убежища от непогоды. Но халупы уже до отказа были набиты ранее пришедшими, и только немногим счастливчикам удалось втиснуться вовнутрь. Большинству пришлось остаться снаружи – чертыхаться на проклятую погоду.

Кое-где развели костры. Они плохо горели. Засыпаемая мокрым снегом земля постепенно размокала, и появились лужи. Как будто сама природа оплакивала наш неизбежный уход. О сне не приходилось больше думать. Солдаты и офицеры, меся грязь, бродили вокруг повозок обоза, пытаясь иногда протиснуться к костру – хоть слегка подсушиться.

Случайно взглянув через дорогу и увидев едва мерцавший свет в окне одинокой халупы, я пошел туда и, открыв дверь, вошел. В сильно натопленной небольшой комнате за четырехугольным столом, стоявшим посередине и занимавшим, как мне показалось, почти ее половину, сидели четыре мне совершенно незнакомых человека в одних нижних белых рубашках и с увлечением играли в преферанс. Прерванные моим внезапным появлением, весьма неприветливые их взоры устремились на меня, и один из них очень резко мне заметил: «Эта халупа занята штабом 3-го корпуса», давая понять, чтобы я не задерживался. Ничего не сказав, я покорно вышел, но, отойдя несколько шагов от халупы, обозленный таким радушным приемом, замахав рукой, во все горло заорал в сторону своих батарейцев: «Ребята, вали сюда – пустая халупа!» Повторять мне больше не пришлось. Прошло одно мгновение, и в халупу, подталкивая один Другого, стараясь протиснуться вперед, повалили батарейцы. Под напором задних стол с любителями преферанса был сдвинут с места, карты очутились разбросанными на полу, а сами игроки, прижатые в дальнем углу, стояли с растерянным видом, держа в руках все, что успели схватить со стола, не рискуя больше выражать каких-либо претензий. Вместе со всеми проскользнул и я. Почти тотчас, проталкиваясь в дверях, показалась высокая фигура улыбавшегося военного чиновника Гиацинтова – начальника контрразведки штаба 3-го корпуса, и из разных концов комнаты раздались громкие голоса батарейцев: «Здравия желаем, господин полковник!» Солдаты, вероятно из уважения к занимаемому им высокому посту, всегда его так величали.