Последние дни Помпеи

Вначале они встали лицом к лицу, на таком расстоянии, как в современном фехтовании. Но крайняя осторожность, проявляемая обоими, мешала бою принять жаркий характер и позволила зрителям посвятить все свое внимание состязанию Спора с его противником. Но теперь римляне мало-помалу разгорячились и вошли в азарт. Они нападали, парировали, отступали с тщательной, но едва уловимой осторожностью, характеризующей бойцов опытных и равных в ловкости. Но вот Эвмолпий, старший гладиатор, при помощи искусного обратного удара, от которого считали очень трудным уклониться, ранил Непимия в бок. Народ закричал. Лепид побледнел.

– О! – сказал Клавдий. – Дело почти кончено. Эвмолпию остается только продолжать полегоньку, а тот постепенно истечет кровью.

– Но благодарение богам, он не смирится. Смотри, как он напирает на Непимия. Клянусь Марсом! Но и Непимий метко ударил его! Слышно, как зазвенел шлем! Клавдий, я выиграю!

– Мне следует играть только в кости! – простонал Клавдий про себя. – Ах, отчего нельзя передернуть гладиатора!

– Спор! Браво, Спор! – заревела чернь, когда Нигер, вдруг остановившись, опять закинул сеть и опять – неудачно. На этот раз он отступил недостаточно проворно. Меч Спора нанес ему тяжкую рану в правую ногу. Лишенный способности бежать, он был усиленно тесним свирепым меченосцем. Однако его высокий рост и длинные руки продолжали давать ему немалые преимущества. И, наставив свой трезубец перед врагом, он в продолжение нескольких минут успешно отражал его нападения. Теперь Спор пытался, при помощи проворного движения, обойти врага, который, конечно, мог двигаться лишь медленно и с трудом. Но, производя этот маневр, он забыл всякую осторожность и слишком приблизился к великану, поднял было руку, чтобы нанести удар, и получил все три острия рокового трезубца прямо в грудь! Он упал на одно колено. В один миг гибельная сеть окутала его. Тщетно старался он высвободиться из ее петель. Снова и снова он отбивался от ударов трезубца, кровь его лилась ручьями сквозь сетку и окрашивала песок. Наконец он опустил руки, в знак того, что побежден.

Победивший ретиарий снял сеть и, опершись о копье, взглядом спрашивал у публики ее решения. В тот же момент, побежденный гладиатор обвел амфитеатр своим мутным взором, полным отчаяния. Но во всех рядах, на всех скамейках он встретил лишь беспощадные, безжалостные взгляды.

Шум утих, замолкли крики. Наступила страшная тишина, – не было в ней сочувствия. Ни одна рука, нет, ни одна, хотя бы женская рука, не подала сигнала к пощаде и дарованию жизни! Спор никогда не был популярен на арене. И за минуту перед тем интерес был возбужден до крайности в пользу раненого Нигера. Народ разгорячился и жаждал крови. Мимический бой уже перестал восхищать. Интерес возрос до желания жертвы и жажды смерти!

Гладиатор почувствовал, что свершилась его судьба. Он не испустил ни стона, ни мольбы. Народ подал сигнал к смерти! В мрачном, стойком отчаянии он нагнул шею, чтобы принять роковой удар. А так как копье ретиария не было орудием, способным причинить мгновенную, верную смерть, то на арене появилась мрачная, зловещая фигура с лицом, совершенно закрытым забралом, потрясая коротким, острым мечом. Тихими, мерными шагами этот роковой боец приблизился к гладиатору, все еще стоявшему на коленях, положил левую руку на его смирившуюся голову, провел острием меча по шее и обвел глазами собрание, на тот случай, если бы в последний момент в нем проснулось сострадание, но страшный сигнал повторился по-прежнему. Тогда клинок, ярко сверкнув в воздухе, опустился, и гладиатор повалился на песок. Члены его судорожно дрогнули, потом замерли, – на арене лежал труп.

Тело тотчас же потащили с арены в дверь смерти и бросили в мрачную берлогу, которая на техническом языке называлась сполиариумом. Но прежде чем оно успело достигнуть этого назначения, решилось также и состязание между остальными бойцами. Меч Эвмолпия нанес смертельную рану менее опытному противнику. К числу жертв побоища прибавилась новая. Все громадное собрание всколыхнулось. Народ вздохнул с облегчением, и каждый расположился поудобнее на своем месте. Из скрытых труб опрыскал публику благоухающий дождь. Освеженные и успокоенные, они толковали о только что виденном кровавом зрелище. Эвмолпий снял шлем и вытер лоб. Его кудрявые волосы, короткая борода, благородные римские черты и блестящие, темные глаза возбудили всеобщее восхищение. Он был свеж, невредим и даже не утомлен.

Эдил Панса громко провозгласил, что так как рана Нигера делала его неспособным вернуться на арену, то Лидон должен был заменить только что убитого Непимия и в свою очередь явиться противником Эвмолпия.