Последние дни Помпеи

– Однако, Лидон, – прибавил Панса, – если бы ты пожелал отклониться от боя против гладиатора, столь храброго и опытного, ты имеешь на это полное право. Эвмолпий не есть противник, предназначенный тебе заранее. Ты сам лучше знаешь, в состоянии ли ты помериться с ним. Если ты потерпишь поражение, то участью твоей будет почетная смерть. Если же победишь, то я из собственного кошелька удвою назначенную награду.

Народ разразился громкими криками одобрения. Лидон, стоявший на арене, обвел взором ряды и где-то высоко увидал бледное лицо, страдальчески напряженные глаза своего отца. В нерешимости он отвернулся на мгновение. Нет! Боя цестом было недостаточно, он еще не выиграл желанной суммы, отцу его пока еще суждено оставаться в рабстве.

– Благородный эдил! – заявил он твердым, прочувствованным тоном. – Я не отступлю перед этим состязанием. Ради чести Помпеи я требую в качестве питомца ее искони знаменитой ланисты, чтобы мне позволили вступить в бой с этим римлянином.

Народ зашумел еще пуще прежнего.

– Четыре против одного за его противника! – сказал Клавдий Лепиду.

– Я не возьму и двадцати против одного. Еще бы, Евмолпий настоящий Ахиллес, а этот бедный малый – просто жалок!

Эвмолпий пристально взглянул в лицо Лидону и улыбнулся, но эта улыбка сопровождалась легким, едва слышным вздохом – невольное движение сострадания, подавленное привычкой почти в тот же момент, как оно проявилось.

И вот оба, одетые в броню, с обнаженными мечами, с опущенными забралами – последние бойцы арены (до боя людей с дикими зверями) вышли друг против друга.

В эту минуту один из служителей при арене подал претору какое-то письмо. Он снял шнурок, быстро пробежал письмо, и на лице его изобразилось недоумение. Еще раз он перечел послание и промолвил:

– Нет, это невозможно! Этот человек должен быть пьян уже с утра, чтобы написать подобную глупость!

С этими словами он небрежно отбросил письмо и с важностью расселся на своем месте, готовясь внимательно следить за новым состязанием.

Интерес в публике был возбужден до крайней степени. Сперва общее сочувствие оказалось на стороне Эвмолпия. Но отвага Лидона и его удачный намек на честь помпейской ланисты вскоре доставили ему преимущество в их глазах.

– Ну, старинушка! – обратился к Медону сосед его. – Сыну твоему достался здоровый противник, но не бойся, эдитор не допустит, чтобы его убили, народ также, он вел себя слишком благородно. Ага! Вот меткий удар! Славно отражен, клянусь Поллуксом! Молодец Лидон! Вот остановились перевести дух. Что ты там бормочешь, старикашка?

– Молитву! – отвечал Медон с более спокойным видом и большей надеждой, чем до сих пор.

– Молитвы – пустяки! Прошли те времена, когда, бывало, боги уносили людей в тучах. Га! Юпитер! Каков удар! Бок… Смотри береги свой бок, Лидон!

По всему собранию пронесся судорожный трепет. Яростный удар, нанесенный Эвмолпием прямо в голову, заставил Лидона упасть на колено.

– Habet! Досталось ему! – крикнул вдруг звонкий женский голос. – Habet!

То был голос той девушки, которая так страстно желала, чтобы нашелся преступник в жертву диким зверям

– Молчи, девочка, – надменно возразила жена Пансы. – Non habet! Ведь он еще не ранен!

– Желала бы я, чтобы он был ранен, хотя бы назло этому старому ворчуну, Медону, – пробормотала девушка.

Тем временем Лидон, до сих пор защищавшийся с большим искусством и храбростью, стал мало-помалу слабеть перед могучими нападениями опытного римлянина. Рука его устала, в глазах помутилось, дыхание стало тяжело и прерывисто. Бойцы снова остановились перевести дух.

– Молодой человек! – тихо проговорил Эвмолпий. – Сдавайся. Я раню тебя слегка, тогда и опусти руки. На твоей стороне расположение эдитора и народа… Ты отступишь с честью…

– А отец мой по-прежнему останется в рабстве! – простонал Лидон про себя. – Нет! Или смерть, или его свобода!

При этой мысли и при сознании того, что его силы не равны с опытностью и выдержкой римлянина и что все зависит от смелого удара врасплох, он яростно устремился на Эвмолпия. Римлянин осторожно парировал удар. Лидон бросился на него снова. Эвмолпий отшатнулся в сторону. Меч лишь оцарапал его броню. Грудь Лидона осталась незащищенной, римлянин вонзил свой меч сквозь щель лат, не имея, однако, в виду нанести ему опасную рану. Но Лидон, ослабевший и истощенный, упал вперед, как раз на острие меча, которое вонзалось все глубже и глубже, прокалывая его почти насквозь. Эвмолпий вытащил клинок, Лидон все-таки попробовал восстановить равновесие, но меч выпал у него из рук, он машинально ударил гладиатора невооруженной рукой и упал навзничь.