Последние дни Помпеи

– Мир! – отозвался жрец глухим голосом, проникшим прямо в душу назареянина.

– В этом пожелании, – продолжал Олинтий, – заключается все лучшее на свете – без добродетели не может быть мира. Мир подобен радуге, которая концами своими упирается в землю, а дугой своей теряется в небесах. Рождается она среди слез и облаков, это отражение Вечного Солнца, это залог спокойствия, это знак великого союза Бога с человеком. Таков мир, о юноша! Это улыбка души. Она исходит из далекого источника бессмертного света. Мир тебе!

– Увы! – начал Апекидес, но запнулся, заметив любопытные, пытливые взгляды прохожих, очевидно удивлявшихся, что может быть общего между признанным назареянином и жрецом Исиды.

Апекидес остановился, но тотчас же прибавил шепотом:

– Здесь мы не можем разговаривать. Я пойду за тобой на берег реки. Там есть аллея, которая в этот час дня обыкновенно пустынна и уединенна.

Олинтий кивнул головой в знак согласия. Он шел по улицам торопливым шагом, но ничто не укрывалось от его проницательных глаз. Иногда он обменивался многозначительным взглядом, едва заметными знаками с каким-нибудь прохожим, принадлежавшим, судя по одежде, к низшему классу, ибо в этом отношении христианство было образцом всех других, менее значительных переворотов – семя горчичное прежде всего западало в сердца людей простых, бесхитростных. В хижинах бедняков и тружеников берет начало великий поток, впоследствии охвативший своим могучими волнами и города, и дворцы всего мира.

II. Полуденная прогулка по морю Кампании

– Объясни мне, Главк, – говорила Иона в то время, как лодка их тихо скользила по реке Сарну, – объясни мне, как случилось, что ты поспел ко мне на выручку вместе с Апекидесом и спас меня из рук этого дурного человека?

– Спроси об этом Нидию, – отвечал афинянин, указывая на слепую девушку, сидящую в некотором отдалении, задумчиво опираясь на свою лиру, – не к нам, а к ней должна относиться твоя благодарность. Оказывается, что она пришла ко мне и, не застав меня дома, отыскала твоего брата в храме. Он сопровождал ее к Арбаку, но на дороге они встретили меня с компанией друзей, к которым я присоединился на радостях после получения твоего милого письма. Чуткое ухо Нидии тотчас же уловило мой голос, нескольких слов было достаточно, чтобы заставить меня идти за Апекидесом. Своим товарищам я не объяснял, почему я расстался с ними, – мог ли я отдать твое имя в жертву сплетням? Нидия привела нас к садовой калитке, той самой, через которую потом вынесли тебя. Мы вошли и только что собирались проникнуть в тайны этого проклятого дома, как вдруг услыхали крики в совсем другом направлении. Остальное тебе известно.

Иона покраснела и подняла глаза на Главка. В ее взоре он прочел всю благодарность, которой она не в силах была выразить словами.

– Поди сюда, Нидия, – сказала она с нежностью, обращаясь к вессалийке. – Не говорила ли я тебе, что ты будешь мне сестрой и подругой? Но ты уже была для меня большим – моей охраной, моей спасительницей!

– Это ничего… безделица… – холодно отвечала Нидия, не трогаясь с места.

– Ах, я и не сообразила! – воскликнула Иона. – Ведь это мне следует подойти к тебе. – И, пробравшись между скамеек лодки, она достигла того места, где сидела Нидия, и, ласково обвив ее шею руками, осыпала ее лицо поцелуями.

В это утро Нидия была бледнее обыкновенного, но лицо ее стало еще более прозрачным и бескровным под поцелуями прекрасной неаполитанки.

– Но как же ты догадалась, Нидия, об угрожавшей мне опасности? – прошептала Иона. – Разве ты знала что-нибудь дурное об египтянине?

– Я знала о его пороках.

– Но каким же образом?

– Благородная Иона, я была рабой людей порочных. Те, у кого я служила, были его клевретами.

– Значит, ты входила в его дом, если знала потайной ход?

– Я играла на лирах для Арбака, – отвечала вессалийка со смущением.

– А сама ты избегала той заразы, от которой спасла Иону! – прошептала неаполитанка, но так тихо, что Главк не мог ее слышать.

– Благородная Иона, у меня нет ни красоты, ни положения в свете. Я еще ребенок, к тому же раба и слепая. Такие презренные существа, как я, не подвергаются опасности.

Нидия произнесла этот смиренный ответ грустным, но вместе с тем гордым и возмущенным тоном, и Иона почувствовала, что она только оскорбила Нидию, расспрашивая ее. Она замолкла. Между тем лодка вышла в море.

– Сознайся, кто был прав, Иона, – сказал Главк, – уговорив тебя не терять даром этого чудного утра, сидя у себя в комнате, – сознайся, кто был прав?

– Ты был прав, – отвечала Нидия резко.

– Милый ребенок говорит за тебя, – заметил афинянин. – Но позволь мне поместиться против тебя, иначе наша легкая лодка потеряет равновесие.

С этими словами он сел против Ионы и нагнулся к ней. Ему казалось, что это ее дыхание, а не летний ветерок веет благоуханием над поверхностью моря.

– Ты хотела рассказать мне, – начал Главк, – почему столько дней дверь твоего дома была для меня закрыта?

– О, перестань об этом вспоминать, – поспешно проговорила Иона, – я напрасно слушала наветы, которые оказались клеветой.