Последние дни Помпеи

Наши влюбленные остановились в сомнении, – что делать далее, как вдруг среди густого мрака, наступавшего в промежутках между яростными вспышками молнии, снова появился впереди таинственный огонек. Опять вспышка молнии, – небо и земля озарились багровым светом, и благодаря ему они смогли разглядеть всю окрестность: поблизости не было никакого жилья, но как раз на том месте, где показывался огонек, мелькнули у входа в пещеру очертания человеческой фигуры. Опять наступил мрак, и слабый огонек замерцал по-прежнему. Главк и Иона решились подняться прямо к нему. Приходилось пробираться между огромными обломками скал, кое-где поросших диким кустарником. Но наши путники все ближе и ближе подвигались к огню и, наконец, очутились у входа в пещеру, очевидно образовавшуюся из обломков скал, упавших друг на друга. Заглянув внутрь, оба невольно отшатнулись, охваченные суеверным ужасом.

В глубине пещеры горел костер, а над ним висел небольшой котелок. На высокой, тонкой железной колонке стояла грубо сделанная лампа. Над той стеной, возле которой находился костер, висели для просушки ряды разнообразных трав и злаков. Лисица, прикорнувшая перед огнем, поглядывала на чужих блестящими, красными глазами и, с ощетинившейся шерстью, глухо рычала сквозь зубы. Посреди пещеры красовалась глиняная статуя о трех головах странного фантастического вида – то были черепа собаки, лошади и вепря. Низенький треножник стоял перед этим безобразным изображением простонародной Гекаты.

Но не странные атрибуты и убранство пещеры леденили кровь путников, а фигура самой хозяйки. Перед огнем, освещенная его отблеском, сидела старая-престарая старуха. Кажется, ни в одной стране нет такого множества страшных старух, как в Италии. Нигде красота не меняется так ужасно с годами, превращаясь в самое гнусное, отвратительное безобразие. Но эта старуха не представляла такого образчика крайнего человеческого уродства. Напротив, на лице ее еще сохранились следы правильной, строгой красоты. Ее стеклянные глаза уставились на пришельцев пристальным роковым взглядом. При виде этого страшного лица молодым людям показалось, что перед ними труп, – тот же стеклянный мутный взор, те же синие, ввалившиеся губы, те же осунувшиеся, желтые челюсти. Ее матовые волосы бледно-серого цвета, зеленоватая, мертвенная кожа, казалось, уже приняли оттенки могилы.

– Это мертвец! – сказал Главк.

– Нет, она шевелится. Это призрак или larva! – промолвила Иона, испуганно прижимаясь к афинянину.

– Уйдем, уйдем отсюда! – простонала раба. – Это колдунья Везувия.

– Кто вы такие? – послышался глухой, замогильный голос. – Как вы сюда попали?

Этот страшный, леденящий голос вполне соответствовал наружности ведьмы и казался скорее голосом какого-нибудь бесплотного скитальца с берегов Стикса, нежели голосом живого существа. Одного звука его было достаточно, чтобы заставить Иону бежать отсюда, несмотря на беспощадную грозу, но Главк, хотя и сам невольно поддавался чувству страха, увлек ее в пещеру.

– Мы из соседнего города, нас застала буря, и твой костер привлек нас сюда. Мы ищем убежища и отдыха у твоего очага.

Пока он говорил, лисица поднялась с места и направилась к пришельцам, с глухим рычанием оскалив свои белые зубы.

– Прочь, раба! – крикнула на нее колдунья. При звуке этого голоса животное мгновенно улеглось, уткнув морду в свой пушистый хвост, только быстрые, зоркие глаза не отрывались от нарушителей ее покоя.

– Подойдите к огню, если хотите! – сказала старуха Главку и его спутницам. – Я никогда не приветствую здесь ни одного живого существа, кроме совы, лисицы, жабы и змеи, так что и вас не могу принять любезно. А вы все-таки не церемоньтесь, подходите к огню, к чему церемонии?

Старуха говорила на каком-то странном латинском языке, перемешанном со словами старинного варварского диалекта. Она не трогалась с места, но смотрела своими стеклянными глазами, как Главк, освободив Иону от промокшей верхней одежды, усаживал ее на бревно – единственное сиденье, какое было в пещере, и затем стал раздувать потухающий костер. Раба, несколько ободренная смелостью своих господ, также сняла свой длинный плащ и боязливо забилась в угол с противоположной стороны очага.

– Может быть, мы обеспокоили тебя? – сказала Иона своим серебристым голосом, стараясь умилостивить хозяйку.

Колдунья не отвечала. Она походила на мертвеца, лишь на минуту восставшего из могилы и затем снова погрузившегося в вечный сон.

– Скажи мне, – заговорила она вдруг после долгого молчания, – вы брат с сестрой?

– Нет, – отвечала Иона, краснея.

– Муж и жена?

– Нет еще, – сказал Главк.

– Ага! Влюбленные, ха, ха, ха! – И колдунья рассмеялась громким, протяжным хохотом, который разнесся эхом под сводами пещеры.

Сердце Ионы застыло при этом странном приливе веселья. Главк пробормотал про себя заклинание, чтобы отвратить несчастье, а раба стала бледнее самой колдуньи.

– Чему ты смеешься, старая ведьма? – спросил ее Главк резким тоном.

– Разве я смеялась? – рассеянно отозвалась старуха.