Последние дни Помпеи

– Она впала в детство, – прошептал Главк, но в эту самую минуту встретил взгляд колдуньи, сверкавший злобным огнем.

– Ты лжешь! – проговорила она отрывисто.

– Однако ты не любезная хозяйка, – сказал афинянин.

– Полно, не раздражай ее, дорогой Главк! – вмешалась Иона.

– Хочешь, я скажу тебе, почему я засмеялась, узнав, что вы влюбленные, – сказала старуха. – Потому, что дряхлому, поблекшему существу приятно смотреть на молодых людей, таких, как вы, и сознавать, что придет время, когда вы будете ненавидеть друг друга, да, ненавидеть, ненавидеть… Ха, ха, ха!

В свою очередь, Иона прошептала молитву, чтобы отклонить зловещее предсказание.

– Да сохранят нас боги! – молвила она. – Бедная женщина, верно, ты не испытала истинной любви, иначе знала бы, что она никогда не изменит.

– Или ты думаешь, что я не была молода? – с живостью возразила колдунья. – Потому только, что теперь я дряхла, безобразна и похожа на мертвеца? Какова оболочка, таково и сердце.

С этими словами она опять погрузилась в неподвижность, такую глубокую и страшную, как будто жизнь снова застыла в ней.

– Давно ли ты живешь здесь? – спросил Главк немного погодя, чувствуя, что это безмолвие удручает его.

– О да, очень давно.

– Мрачно же твое жилище!

– Ага! Можно сказать по справедливости, что «ад под нашими ногами», – отвечала ведьма, указывая на землю своим костлявым пальцем. – Скажу тебе по секрету, темные подземные духи угрожают вам своим гневом, вам, людям молодым, красивым и легкомысленным!

– У тебя на языке одни только злые слова, плохо же ты понимаешь гостеприимство! – заметил Главк. – Впредь я согласен лучше подвергаться грозе, чем просить у тебя убежища.

– И хорошо сделаешь. Никто не должен приходить ко мне, кроме несчастных.

– Почему же несчастных? – спросил афинянин.

– Я колдунья Везувия, – отвечала старуха с угрюмой усмешкой, – мое ремесло в том и состоит, чтобы возвращать надежду безнадежным, для несчастных в любви у меня есть любовное зелье, для скупцов – обещания сокровищ, для злых, жаждущих мщения, – ядовитые снадобья. Но для счастливых и для добрых у меня есть одни проклятия! Не беспокой меня более!

Сказав это, страшная обитательница пещеры впала в упорное, мрачное молчание, и Главк тщетно пытался втянуть ее в разговор. По ее суровым, застывшим чертам не было даже заметно, что она слышит его. К счастью, буря, столь же сильная, как и кратковременная, стала утихать. Дождь перестал. Наконец, рассеялись тучи, выглянула луна и залила своим ярким, чистым светом роковое жилище. Никогда, быть может, она не озаряла группы, более достойной кисти художника: красавица Иона сидела около грубого очага. Ее возлюбленный, уже позабыв о присутствии колдуньи, расположился у ног невесты, нежно смотрел ей в глаза и нашептывал слова любви. В некотором отдалении виднелась фигура бледной, испуганной служанки, а страшная колдунья вперла в пришельцев свои мертвенные глаза. Главк и Иона казались совершенно спокойными и довольными (взаимная любовь делает такие чудеса), словно какие-то высшие, неземные создания, попавшие в эту мрачную, нечестивую пещеру, с ее странными, волшебными атрибутами. Лисица поглядывала на них из своего угла своими живыми, блестящими глазами. Случайно повернувшись к волшебнице, Главк впервые увидел под ее табуретом сверкающие глаза и голову большой змеи. Быть может, яркого цвета плащ афинянина, накинутый на плечи Ионы, раздражил пресмыкающееся, но только гребень его стал надуваться, как будто оно грозило броситься на неаполитанку. Главк проворно схватил головню из костра, но еще более разъяренная этим движением змея выползла из своего убежища и с громким шипением выпрямилась почти в рост Главка.

– Колдунья! – крикнул он. – Уйми змею, иначе ты увидишь ее мертвой!

– У нее вынуто ядовитое жало! – возразила колдунья, очнувшись при этой угрозе.

Но едва успела она произнести эти слова, как змея кинулась на Главка. Ловкий грек проворно отскочил в сторону и так сильно и метко ударил змею в голову, что она, корчась и извиваясь, упала прямо в горячую золу костра.

Старуха вскочила и бросилась к Главку с лицом, которое годилось бы для злейшей из фурий, до такой степени гневно и свирепо было его выражение, – однако, даже во всем своем ужасе это лицо сохранило очертания и следы былой красоты.

– Ты нашел убежище под моим кровом, – заговорила она медленным, твердым тоном, не согласовывавшимся с выражением ее лица, до такой степени он был спокоен и бесстрастен, – обогрелся у моего очага. Ты отплатил мне злом за добро. Ты ударил, может быть, убил существо, принадлежавшее мне и любившее меня, – мало того, существо, преимущественно перед всеми посвященное богам и почитаемое людьми, как священное. Знай же, какое наказание ожидает тебя: именем луны, покровительницы волшебницы, именем Орка, бога мести, – проклинаю тебя! Будь проклят! Да сгинет твоя любовь, да посрамится твое доброе имя… Да отметят тебя силы ада, да иссохнет и да сгорит твое сердце, в свой последний час вспомни пророческий голос колдуньи Везувия! А ты, – резко обратилась она к Ионе, подняв правую руку…