Последние дни Помпеи

Но тут Главк стремительно прервал ее.

– Колдунья! Берегись… – вскричал он. – Меня ты прокляла, и я поручаю свою судьбу богам, я не боюсь тебя и презираю! Но осмелься только произнести хоть слово против этой девушки, и проклятие на твоих мерзких устах мгновенно превратится в предсмертный стон. Берегись!..

– Я кончила, – отвечала старуха с диким хохотом, – ибо судьба той, которая любит тебя, связана с твоей судьбой, тем более что из ее уст я слышала твое имя, теперь я знаю, как назвать тебя, отдавая во власть демонов. Главк – будь проклят!

С этими словами она отвернулась от афинянина и, опустившись на колени возле раненой змеи, которую вытащила из очага, уже не обращала ни на кого внимания.

– О Главк, – прошептала Иона в ужасе, – что мы сделали? Поскорее бежим отсюда! Гроза миновала. Добрая хозяйка, прости его, возьми свои слова назад, – он хотел только защитить себя! Прими этот залог мира и откажись от своих слов! – И Иона, нагнувшись, положила свой кошель на колени старухи.

– Прочь! – крикнула та гневно. – Вон отсюда. Проклятие произнесено, – одни Парки могут развязать этот узел. – Прочь!

– Пойдем, дорогая, – сказал Главк нетерпеливо. – Неужели ты думаешь, что боги небес или ада услышат бессильный бред сумасшедшей старухи? Пойдем!

Под сводами пещеры долго отдавался эхом страшный хохот колдуньи, – она так и не удостоила посетителей другим ответом.

Влюбленные вздохнули свободно, выйдя на свежий воздух. Однако сцена, которой они были свидетелями, слова и хохот ведьмы тяжело удручали Иону. Даже Главк не мог стряхнуть с себя вынесенное впечатление. Гроза миновала. Лишь по временам раздавались вдали глухие раскаты грома, и далекая зарница боролась с царственным светом луны. С трудом выбрались они на дорогу, где отыскали свой экипаж, уже починенный. Возница громко призывал Геркулеса, умоляя его сказать ему, что сталось с его господами.

Главк тщетно старался развеселить опечаленную Иону, да и ему самому никак не удавалось вернуть своего обычного веселого и бодрого настроения. Скоро они прибыли к городским воротам. При въезде им загородили путь чьи-то носилки.

– Слишком поздно для выезда из города, – крикнул часовой человеку, сидевшему в носилках.

– Ничего не значит, – отвечал знакомый голос, при звуке которого наши влюбленные вздрогнули, – я отправляюсь на виллу Марка Полибия и скоро вернусь. Я Арбак, египтянин.

Страж замолк, и носилки прошли бок о бок с экипажем Главка и Ионы.

– Арбак! И в такой поздний час! Едва оправившись от болезни… Что заставило его выехать из города? – проговорил Главк.

– Увы! – отвечала Иона, заливаясь слезами. – Душа моя все более и более предчувствует беду. «Спасите нас, о боги! – прибавила она про себя, – или, по крайней мере, спасите Главка!»

X. Повелитель с огненным поясом и его клеврет. – Судьба начертала свое пророчество огненными буквами, но кто в состоянии прочесть его?

Арбак выждал, пока миновала гроза, чтобы отправиться под покровом ночи к колдунье Везувия. Несомый надежными рабами, которым он привык доверяться во всех своих секретных экспедициях, он лежал, распростертый в носилках, предаваясь розовым мечтам об удовлетворительной мести и счастливой любви. В таком коротком путешествии рабы двигались тише мулов, и Арбак скоро достиг конца узкой тропинки, которую нашим влюбленным не удалось открыть сразу и которая сквозь густую заросль виноградных лоз вела прямо к притону волшебницы. Здесь носилки остановились. Приказав рабам спрятаться и скрыть носилки в кустах от глаз случайного прохожего, Арбак стал подыматься по крутому склону все еще слабой поступью и опираясь на длинный посох.

Дождь перестал. Небо было ясно, но дождевые капли, стекая с листвы, образовали лужи и ручейки в рытвинах скалистой тропинки.

– Как изумительно сильно действие страстей даже на такого философа, как я, – размышлял Арбак, – страсти заставляют меня, только что вставшего с одра болезни и привыкшего окружать себя изнеженной роскошью, – пускаться в ночное странствие по диким скалам. Но любовь и мщение, достигая своих целей, способны из ада сделать рай.

Чистым, печальным светом озаряла луна путь египтянина, отражаясь в каждой луже и бросая длинные тени на покатые склоны горы. Он видел впереди тот же огонек, который служил путеводителем его намеченным жертвам, но теперь при лунном свете казался гораздо тусклее.

Достигнув входа в пещеру, он остановился перевести дух. Затем со своей обычной спокойной, величественной осанкой переступил через порог зловещего жилья.

Лисица вскочила при появлении незнакомого и протяжным воем известила свою хозяйку о его приходе. Колдунья сидела на прежнем месте в мрачной, мертвенной неподвижности. У ног ее на подстилке из сухих трав, полускрывавших ее, лежала раненая змея. Но зоркий глаз египтянина тотчас же заметил ее чешую, сверкающую при свете костра в то время, как она то вытягивала, то свивала свои кольца от боли и гнева.