Последний Бес. Жизнь и творчество Исаака Башевиса-Зингера

Но тот же Мешулам Мускат упорно не желает замечать, как своим деспотизмом, убежденностью, что он лучше знает, как следует построить счастье своих близких, он ломает и их самих, и их судьбы. Все три его дочери, вышедшие замуж за выбранных им мужей, оказываются несчастными. Его сыновья, еще в детстве подавленные отцом, практически не способны не только ни какой деятельности, но и вообще к самостоятельным поступкам — и не случайно в образе Нюни так явственно просматриваются черты гончаровского Обломова, разве что на еврейский лад.

«Я и сам себя не понимаю, —

с горечью признается Мешулам. — Кручусь, кручусь, а все впустую. У меня было две жены, семеро детей. Я собирал приданое, раздавал деньги зятьям. Потратил на них миллионы! И что я с этого имею?! Что нажил? Врагов, обжор, дармоедов. Отличную компанию произвел на свет…»

При этом Мешулам Мускат упорно продолжает «гнуть свою линию», настаивая на браке своей внучки Адассы с нелюбимым ею Фишлом…

Таков же и его зять, муж Хамы Абрам, давно уже отказавшийся следовать как ритуальным, так и нравственным предписаниям иудаизма. Балагур, бабник, не пропускающий ни одной юбки, тайно влюбленный в свою юную племянницу Адассу, он, в принципе, полон благих порывов и грандиозных планов, но ни один из них не в состоянии претворить в жизнь. Всем, кто его по-настоящему любит — и своей жене Хаме, и своей любовнице Иде Праггер, и даже почти случайно встреченной спустя много лет бывшей служанке Мускатов Мане, Абрам приносит только несчастья.

Не менее глубоко выписаны и те образы романа, которые могут показаться второстепенными — управляющего Мешулама Муската Копла; официального мужа Адассы Фишла, бялодревенского ребе, старого раввина из Малого Терасполя и его жены и т. д.

В том же Фишле холодная расчетливость лавочника и истовый религиозный фанатизм уживаются со страстной любовью к нелюбящей, изменяющей ему жене Адассе и готовностью пойти на любые траты просто ради того, чтобы она жила на свете.

Да и образ Копла, служившего всю жизнь Мешуламу Мускату с собачьей преданностью, а на самом деле так и не простившего старику, что тот не позволил ему жениться на своей дочери Лее; уже после смерти Муската обкрадывающего своего хозяина и уезжающего с Леей в Америку, — это, безусловно, необычайно сильный и полнокровный образ.

На протяжении развития действия этого большого (почти в 40 печатных листов), но все же уступающего по объему и «Саге о Форсайтах», и «Будденброкам» роману перед читателем проходит жизнь целого поколения представителей семьи Мускат и тех, кто с ней более-менее близко связан. Он становится свидетелем смерти не только старого Мешулама Муската, но и его дочерей Даши и Хамы, его зятя Абрама Шапиро и его любовницы Иды Праггер; уже в самом финале романа погибает Адасса… У каждого из этих героев своя судьба, свой путь на этой земле, но эти пути, как и положено в жизни, постоянно переплетаются и в результате и в самом деле перед мысленным взором читателя возникает то, что критики назвали «широкой панорамой жизни польского еврейства».

Нельзя не отметить и того, что в «Семье Мускат» Башевис-Зингер предстает как выдающийся мастер психологической прозы, умеющий передавать любое, самое тайное движение души своих героев, обнажающий скрытые пружины, движущие всеми их словами и поступками, которые подчас могут оказаться неожиданными для них самих.

И все же, даже с учетом всего вышесказанного, попытки охарактеризовать это произведение Башевиса-Зингера как «семейный роман» кажутся лично мне несколько натянутыми. И уж совершенно неоправданным выглядит проведение набившей оскомину ассоциации «Семьи Мускат» со знаменитыми семейными хрониками Манна и Форсайта. Если уж говорить о каких-то параллелях, то тут скорее напрашивается ассоциация с «Обыкновенной историей» Гончарова. Эта ассоциация правомочна хотя бы потому, что в центре «Семьи Мускат» находится фигура Асы-Гешла Баннета (в оригинальном тексте Озера-Гешла), а точнее — «обыкновенная история» его превращения из полного надежд юного идеалиста в сломленного жизнью циника.

Именно эволюция его личности, его образ интересует автора романа прежде всего, и с этой точки зрения все остальные персонажи романа представляют интерес лишь с точки зрения своих взаимоотношений (или даже отсутствием таких взаимоотношений) с Асой-Гешлом.

Да Зингер и сам уже в первых главах романа спешит предупредить читателя, что речь пойдет об обычной, типичной житейской истории. Вспомним, что говорит доктор Шмарья Якоби, читая протянутое ему Асой-Гешлом письмо: