Последний человек на Луне

Через несколько недель Чак Ла Пинта, летный врач нашего экипажа и отличный парень, ковырялся в моем теле во время обычного медицинского обследования и обнаружил инфекцию простаты. Чак был аномалией в медицинском мире, поэтому он не побежал немедленно звонить в колокол и поднимать всех по тревоге и не объявил меня негодным. Он не сказал ничего и никому, и вместо этого стал спокойно работать над решением проблемы.

«Мы разберемся с этим здесь», – произнес мой бесстрастный доктор с каменным выражением лица. Его глаза без тени юмора смотрели из-под полей соломенной шляпы, которую он всегда носил. Я охотно согласился на тайное лечение, потому что не хотел, чтобы какой-нибудь менеджер решил, что я не дотягиваю до настоящего, абсолютно здорового астронавта. Много раз по утрам врач пальцами массировал мою простату, и это было чертовски неудобно для космического героя. Я получил опыт, одновременно постыдный и немного унизительный, но я не мог допустить, чтобы болезнь помешала мне полететь на Луну. Ла Пинта сделал еще одну добавку к плану лечения: «И вот что я тебе скажу, Джино. С этого момента и до старта ты не должен пить кофе, чай, пиво и алкоголь вообще… и я хочу, чтобы у тебя было много секса». Шутка была для него способом свести проблему к минимуму.

Я решился назвать это запугиванием. «А письменная инструкция будет?» – спросил я, и Ла Пинта, не моргнув глазом, взял бланк для рецептов и вывел, что мне врачом предписано иметь «много секса».

«Хорошо, Чак, – сказал я. – А где можно получить по этому рецепту?»

Пощады не будет! Стю Руса и Чарли Дьюк убили двухметровую гремучую змею на дорожке позади здания с тренажером на Мысе, отрезали ей голову и решили устроить розыгрыш высшей категории. Они сложили длинное тело рептилии толщиной с предплечье под моим столом, причем хвост с шестнадцатью гремучками торчал из середины этой змеиной горы. После этого они попросили нашу секретаршу позвать меня и сказать, что у меня важный телефонный звонок.

Я выбрался из тренажера и поспешил в офис, отметив про себя, что на пути болтается слишком много людей для этого времени дня. Они поставили мое кресло почти на середину комнаты, так что я плюхнулся в него и толкнулся к столу, подняв ноги, чтобы кресло катилось свободно.

В момент, когда я потянулся к телефону, мой взгляд упал на этого скрученного чешуйчатого монстра, и мое проклятое сердце остановилось. Я вылетел из кресла, как будто у меня в заднице был реактивный двигатель, и расплющился об стену на другой стороне комнаты, с ужасом глядя на эту чертову змеюку. Сукины дети! Не помню, чтобы мне когда-либо в жизни было так страшно. Весь экипаж и группа поддержки, которые знали о шутке, покатились со смеху. Розыгрыш – страшная вещь, когда кто-то устраивает его над тобой.

Наступил октябрь. До запуска оставалось меньше двух месяцев, и наше положение мне нравилось. План полета выглядел хорошо, все «железо» и весь экипаж были в наилучшей форме, если не считать проблемы с простатой, которой официально не было. Листки календаря срывались один за другим, и я чувствовал, что ничто не может остановить меня. Головой надо было думать.

В очередной игре в софтбол на Мысе, служащей для подъема духа команды, я взялся за биту и сделал горизонтальную подачу в дальнюю часть поля, а потом попытался дотянуть двойку до тройки, словно это был вопрос жизни и смерти. Трах! Я почти услышал, как что-то щелкнуло у меня в ноге, когда я поравнялся со второй базой. Ощущение было такое, как будто в нижнюю половину голени вонзилось мачете, и я рухнул в пыль и покатился с криком дикой боли. В пределах прямой видимости от моего «Сатурна» и на глазах большей части стартовой команды у меня не выдержало сухожилие правой ноги. И вот я лежу на земле и отчаянно думаю – черт побери, что же я наделал?

После аварии вертолета я поклялся, что никогда больше не совершу до полета никакой глупости, и вот я валяюсь на поле для софтбола. Мне даже не нужно было выходить на эту чертову игру, я вполне мог подбадривать коллег из-за боковой линии. Хотя нет, супермен Сернан – не мог. Не в моем стиле оставаться зрителем, если я мог участвовать. И я мало того что вышел на поле, но и, очевидно, пытался доказать, что командир может выиграть матч в одиночку, хотя на самом деле мне следовало беречь здоровье любой ценой. Иногда моя врожденная агрессивность запускала режим саморазрушения. Задница ты, а не астронавт.

Не желая признать случившееся, я попытался встать и идти, невзирая на боль и изображая, что всё в порядке, но тут же вновь осел. Рон и Джек унесли меня с поля. Нога горела и болталась так, будто хотела отвалиться. Я не мог идти! А если я не смогу ходить, они наверняка не разрешат мне лететь. Я всё испортил.

Что еще хуже, на этот раз невозможно было сохранить случившееся в секрете, а оставшихся до старта шести недель могло не хватить для выздоровления. Дик Гордон и мой дублер Джон Янг, только что вернувшийся из лунной экспедиции, были и готовы, и годны для того, чтобы войти в игру и занять мое место. Пронесся слух: Сернан снова сделал это!