Последний герой нашего времени

Свечение шара изменилось: бриллиант, переливавшийся бесчисленными искорками отражённого солнечного света, превратился в огромную матовую жемчужину.

— Боже мой, какая красота… — прошептала "Барби".

— Настройка безукоризненна, — негромко произнёс главный оператор. — Шар светится равномерно.

— Он светится так ярко, как будто находится не в трёх милях, а рядом, — заметил один из инженеров.

Научный руководитель проекта молчал, и по его лицу никто не мог догадаться, о чём он думает.

— Всем уйти в укрытия! Повторяю…

Приказ был выполнен без промедления: матовый шар внушал мистический трепет, а следить за ним можно было и через бронестекло, и через видеоискатели фотокамер.

— Все системы работают нормально, — доложил оператор. — Начинаем?

Научный руководитель молчал, вглядываясь в жемчужный шар.

— Сэр? — осторожно переспросил оператор.

— Свет ярче тысяч солнц во тьме родится… — тихо сказал физик. — С Богом!

— Зажигание! — прогрохотал железный голос.

Главный оператор откинул прозрачную предохранительную крышку и решительно вдавил красную кнопку.

И свет родился. Но свет этот очень недолго был голубым, как небо над головами, — через пару секунд он побагровел, словно из-под земли вырвалось адское пламя, раскалившее шар. Автоматическая защита среагировала на нештатную ситуацию и расфокусировала систему зеркал, но это не спасло. Над пустыней разнёсся нарастающий рокочущий гул.

Никто ничего не смог сделать, а многие даже не поняли, что происходит — модельные испытания "волшебной мельницы" проходили совсем по-другому. И только "Барби" успела нажать на своём сотовом телефоне — у неё он почему-то был, хотя все остальные участники испытаний сдали их сотрудникам службы безопасности, — кнопку "Emergency Call".[24]

А потом вспыхнул звёздный огонь.

* * *

Атомный подводный ракетоносец "Дмитрий Донской" шёл под арктическими льдами на глубине трёхсот метров. Когда-то в море на боевом дежурстве одновременно находились десятки стратегических ракетоносцев, а сегодня "Донской", последний уцелевший дредноут знаменитой серии "тайфунов", в одиночестве вспарывал холодные воды Арктики. Головной "борей" — "Юрий Долгорукий" — был передан флоту, достраивались "Владимир Мономах" и "Александр Невский", но пока реальную силу представляли только последняя "акула" да несколько единиц тихоокеанских "кальмаров" и "дельфинов" 3-й флотилии стратегических субмарин Северного флота.

И всё-таки "Дмитрий Донской" мог служить опровержением известной поговорки "один в поле не воин". Этот воин потерял в злые девяностые всех своих товарищей, убитых ударом в спину, но выжил — почти чудом, — и даже сменил оружие. Двадцать его "булав" весом в полторы тысячи Хиросим могли проломить любую броню противоракетной обороны и заставляли задумываться отцов United Mankind: котировка мегатонны оставалось высокой, невзирая на Обвал. И подводный тяжёлый крейсер "Дмитрий Донской" скользил в тёмных глубинах грозной тенью, продолжая жить суровой жизнью воина.

— Скучаешь, лейтенант? — Пантелеев бросил взгляд на молодого офицера, сидящего за пультом.

— Никак нет, товарищ капитан треть…, виноват, второго ранга! — преувеличенно бодро ответил лейтенант. Его оговорка была простительной: Пантелеев досрочно получил кавторанга за успешные пуски ракет, которыми был перевооружён "Донской", и которые предназначались для оснащения новых "князей".

— Да ладно тебе, Витя, я же вижу. Завидуешь надводникам?

Лейтенант Виктор Переслегин промолчал, и командир БЧ-2[25] не стал его донимать. Он знал, что творится в душе молодого офицера.

Океанский флот России, разговоры о ненужности которого с унылым постоянством повторялись из века в век, неожиданно оказался востребованным. Его немногочисленные эсминцы и большие противолодочные корабли эскортировали караваны торговых судов, дорогой полярных конвоев доставлявших в Архангельск и Мурманск продовольствие из Аргентины и других стран Латинской Америки. Обратно транспорты уходили гружёные оружием — этот товар горячие южноамериканские парни брали с большим удовольствием, предпочитая обесценивающимся деньгам прямой бартер. Моряков-надводников встречали на Севере как героев, и было за что: с началом Обвала моря стали небезопасными. Флотская молодёжь (и не только молодёжь) с горящими глазами слушала их рассказы о том, как возле островов Зелёного Мыса они уклонялись от неизвестно кем выпущенных торпед и рубили зенитными шестистволками быстроходные катера без опознавательных знаков, пытавшиеся взять на абордаж охраняемые суда. "Одиссея капитана Блада! — сердито фыркал Пантелеев, остужая юношеский пыл своего молодого подчинённого. — Стой на своём месте, лейтенант: у нас в Арктике, того и гляди, начнётся приобщение белых медведей к мировой демократии. Так что хватит на твой век войн, ты уж мне поверь. Не дай Бог, конечно…".