Последний герой нашего времени

— Эксперты у нас есть. Но в данном конкретном случае — в вашем случае — и цензором, и критиком, и редактором буду я сам. Я буду решать, пойдут ли ваши работы в печать или нет. Я, — Вадим жёстко усмехнулся, — буду повелителем ваших муз. Я имею на это право — я создал Творческий Центр и собрал всех вас здесь, в этих стенах. К тому же я не только меценат — или, выражаясь современным языком, спонсор, — но и сам не чужд поэзии. Я когда-то был бардом, хотя, говорят, бардом нельзя перестать быть. Как говорил один мой знакомый, — он посмотрел на Северцева, — поэт — это состояние души. Ещё вопросы?

— А насчёт методик, — хрипловатый голос принадлежал бесцветной особе в вязаной кофте с широким воротом, — можно ли поподробнее? Например, будут ли включены… э-э-э… тантрические элементы?

— Это вопрос не ко мне, — ответил Костомаров, подумав при этом: "Да, девушка, судя по твоим тактико-техническим данным, у тебя с этим делом проблемы", — это уже к Фёдору Бороевичу.

Доржиев деловито оглядел вопрошающую, установил её половую принадлежность и произнёс с оттенком многозначительности:

— Спектр наших методик очень широк. В случае необходимой целесообразности будет применяться индивидуальный подход.

— Вы удовлетворены? — спросил Вадим Петрович заворожено воззрившуюся на "сына Крепыша" кофтоносительницу. Та кивнула и судорожно сглотнула.

— А вот ещё такой вопрос, — подал голос бритоголовый парень с третьего ряда. — Мы здесь как — под замком? Я смотрю, охрана тут, забор… А если я захочу съездить в Питер?

— Прежде всего, вы здесь на работе — вы подписали контракт. Я вложил деньги в этот проект, и я хочу их отбить. Цинично, скажите? Но это реалии нашего времени, а нравятся они вам или нет — это уже другой вопрос. Однако вы здесь не в тюрьме — по выходным вы можете покидать пределы Центра… за свой счёт. Но если вы загуляете и не вернётесь к началу рабочей недели, это будет считаться нарушением контракта — со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и с возвращением выплаченного вам аванса. И у меня к вам встречный вопрос: а зачем вам куда-то ехать? Здесь, в Центре, у вас есть всё — и кино, и телевидение, и неограниченный доступ в Интернет, и свежие газеты, и отдых на любой вкус — в том числе и на… своеобразный, так скажем. К тому же, насколько мне известно, у вас — господин Алёхин, я не ошибся? — в городе нет родственников, а если вы непременно желаете встретиться с какой-нибудь вашей знакомой женщиной, зовите её сюда, почему нет? Разве в вашем коттедже не хватит места для двоих? Оплатите питание вашей гостьи, и всё. Что же касается охраны, так она есть на любом серьёзном предприятии — снаружи-то всякая публика шастает.

Были и другие вопросы, но мелкие и не по существу. Слушая "кроликов", Костомаров пришёл к выводу, что все они ошарашены открывшимися перед ними возможностями, и что разного рода нюансы кажутся им несущественными — по крайней мере, пока. А потом — там оно видно будет.

Взбудораженная творческая публика уже расходилась, вполголоса обмениваясь впечатлениями, когда Вадима Петровича кто-то тронул за рукав. Он обернулся — перед ним стоял Северцев.

— Вадим…

Не отвечая, Костомаров отвёл бывшего друга в сторонку и негромко произнёс, глядя ему прямо в глаза:

— Не Вадим, а Вадим Петрович. Прошлое принадлежит прошлому, Андрей. Я дал тебе шанс заниматься тем, что тебе по душе, — помнишь наш разговор в кафе? — но это не означает, что ты можешь рассчитывать на моё особое к тебе отношение.

Северцев молча кивнул, не отводя глаз под тяжёлым взглядом "повелителя муз".

— Благодарности я от тебя не жду — она мне ни к чему. Ты называешь себя поэтом — так покажи, на что ты способен. Увенчай себя лаврами, и тогда мы с тобой поговорим на равных.

Не дожидаясь ответа, Вадим резко повернулся и пошёл к ожидавшим его Терешевой и Доржиеву. Но он чувствовал спиной взгляд Андрея и уже на выходе из зала полуобернулся и бросил через плечо короткий взгляд на Северцева, так и оставшегося стоять возле подиума.

Андрей не выглядел жалким и потерянным, нет, однако во всём его облике явственно проступала какая-то обречённость. Костомаров досадливо поморщился и вышел.

* * *

— Аум-м-м-м…

Музыка сочилась из стен, и тонкие дымные змейки от курящихся ароматических палочек выплетали причудливый узор. В заре было почти темно, дневной свет не пробивался сквозь задёрнутые шторы. Солнце осталось там, за окнами, а здесь — здесь был другой мир.

— Ом-м-м-м…

Актовый зал преобразился. Кресла стояли в беспорядке, оставляя середину зала свободной. В креслах сидели люди в расслабленных позах, глаза их были закрыты. Другие расположились на одеялах, расстеленных на полу, — каждый из участников ритуала сам выбирал то, что ему подходило. И в полутьме, на фоне тягучей музыки, плыл мерный голос Доржиева:

— Слушайте Зов Вечности… Слушайте — и внемлите…