Последний секрет

«Потому что мне это интересно, доктор, вот и все. Я ощущаю мотивацию. Мы – первопроходцы последнего неизведанного континента, вы сами это говорили. Для меня Сальвадор Дали и шахматы – маленькие калитки, через которые можно проникнуть в тайны мозга. Но есть и другие. У вас есть собственные калитки в мозг».

Сэмюэл Финчер рассказал о своей увлеченности древнегреческими авторами: Сократом, Платоном, Эпикуром, Софоклом, Аристофаном, Еврипидом, Фалесом…

– Греки понимали силу легенды. Каждый бог, каждый герой – это вектор, через который мы понимаем какое-то чувство, эмоцию, безумие. Олимп – наша собственная душа, боги с Олимпа – грани человеческой сущности. Самой выразительной легендой мне кажется «Одиссея» Гомера. Она написана в VIII веке до нашей эры. Слово «Одиссей» на греческом значит то же самое, что на латыни «Улисс» – «страдающий». В отличие от Геракла, прославившегося силой, Улисс берет умом.

«Улисс? Расскажите мне еще раз о его путешествии», – мысленаписал Жан-Луи Мартен.

Финчер рассказал, как Одиссею пришла мысль построить огромного деревянного коня и с его помощью проникнуть в город троянцев, чтобы ночью перебить всех жителей.

«Видите, Сэмми, деревянный конь, как в шахматах…»

– Готов признать, что это хорошо иллюстрирует вашу теорию о божественных шахматистах, манипулирующих людьми. Морской бог Посейдон и богиня мудрости Афина воюют друг с другом, используя смертных.

«Мы обитаем в одном измерении, но обязательно есть другие – верхнее, нижнее, может, даже внутреннее…»

Потом Сэмюэл Финчер поведал, как после победы Одиссея Посейдон решил сделать так, чтобы корабли царя Итаки заблудились в тумане.

«Ход черных».

– Тогда Афина явилась Одиссею и посоветовала плыть на остров Эола, где он заключил все встречные ветры в волшебный мешок.

«Ход белых».

– Но его команда открыла мешок, и разразилась буря.

«Ход черных».

– Одиссея и его моряков унесло в такую даль, что добираться до дома им пришлось семнадцать лет.

«Это как несчастный случай, разлучающий вас с дорогими людьми», – прокомментировал Жан-Луи Мартен.

Бывший служащий юридического отдела Кредитно-вексельного банка Ниццы восхищенно открывал для себя «Одиссею». Он думал, что знает эту историю, но в устах Финчера перипетии скитаний античного героя представали в новом свете.

Финчер тихим голосом поведал о возвращении мореплавателя, прикинувшегося бродягой, к родным и о его мести – расстреле из лука тех, кто посягал на его жену Пенелопу.

Испуганный глаз Жан-Луи Мартена вывел на экран посетившее его откровение:

«Улисс = U-lis».

Врач не сразу понял.

«U – греческая приставка, означающая «не»: «у-топия», например. У-лис – это отрицание LIS[7]. Пример Улисса поможет мне бороться с болезнью».

Неожиданная игра слов вызвала у Сэмюэла Финчера улыбку.

Улисс! Он хочет зваться Улиссом! Как мой детский друг. Может ли это быть простым совпадением? Если бы он знал, что значит для меня это имя – Улисс!

«Но мне всегда будет недоставать практики. Это все интеллектуальные упражнения, а мне нужен контакт с материей.

– Кто знает, вдруг по интернету скоро можно будет получить руки».

«У меня была такая надежда, но это в прошлом. Дух побеждает плоть. Через интернет моя мысль способна вызывать события по всему миру».

– В чем, собственно, ваша мотивация?

«Ослепить вас. Чтобы я, полный инвалид, заставил вас открыть в мозге нечто ранее вам неведомое».

– Нельзя так просто превозмочь десять лет университета и пятнадцать лет больничной практики.

«Главное – захотеть. Кажется, вы сами это говорили. Я ищу, и я найду».

Жан-Луи Мартен начал со смены псевдонима. «Овощ» иссох, он изжил этот комплекс. Поэтому он решил стать героем фильма о своей жизни. Теперь он был Улиссом, U-lis. Пришло время быть сильным, овладеть мыслью и мозгом.

Хватит терпеть, сказал он себе.

Мартен выпустил свою мысль в сеть, подобно тому как великие мореплаватели вверяли себя океанским течениям. Рядом с ним была Афина.

50

Открывая глаза, Лукреция Немрод видит чью-то ногу и башмак. Рот у нее как будто склеенный – из-за хлороформа, на ней смирительная рубашка с завязанными на спине рукавами.

Мышь угодила в мышеловку.

Она копошится, пытаясь освободиться. Башмак и нога, как выясняется, когда она поднимает глаза, принадлежат капитану Умберто. Она находится на борту «Харона».

– Умберто! Немедленно меня развяжите!

Как она ни старается, из смирительной рубашки не вырваться.

– В больнице, борющейся с архаизмом, этого устаревшего приспособления не найти днем с огнем, – вздыхает Умберто, поворачиваясь к ней. – Пришлось пошарить на барахолках. Практично, правда?

Девушка видит в иллюминатор, что они плывут к Леринским островам, и бьется с утроенной силой.

– Развяжите меня!

Она налегает плечом на борт.

– Уймитесь, если не хотите, чтобы я вколол вам успокоительное. Я доставлю вас в лечебницу, и все будет хорошо.

– Я не сумасшедшая.

– Да знаю я! Все вы это твердите. Скоро по этой фразе можно будет определять умалишенных.