Последний секрет

Он хохочет.

– Это вы сумасшедший! Немедленно отвезите меня в Канны. Вы отдаете себе отчет, что делаете?

– Что кому снится: мудрецу, что он бабочка, или бабочке, что она мудрец?

Бывший нейрохирург закуривает трубку и выпускает мутное облачко.

– Освободите меня! – приказывает Лукреция.

– Свобода – всего лишь идея у нас в головах.

Он прибавляет скорость, заставляя «Харон» нестись к форту Сент-Маргерит, вырисовывающемуся на горизонте.

– Умберто, это ведь вы напали на меня в морге?

Моряк отвечает не сразу:

– Бывает, Харон выходит на берег и служит представителем одного мира в другом.

– Харон из мифа требовал за пересечение Ахерона золотую монету. Как вам понравится тысяча евро за то, чтобы вернуть меня в порт?

– Бывают мотивации посильнее денег. Вы забываете, что, прежде чем стать бывшим бродягой, я был врачом.

– Если вы меня немедленно не отпустите, я на вас пожалуюсь. У вас будут неприятности с законом.

– Сначала попробуйте добиться адвоката. Сожалею, пряник не действует, кнут тоже.

– Вы не имеете права лишать меня свободы. Я журналистка. Не знаю, отдаете ли вы себе отчет, что…

– Нет, мадемуазель Немрод, не отдаю. Плевать я хотел на галантность, хорошие манеры, страх, на то, что скажут посторонние и пресса. Вы не знаете, что такое стать бездомным. Стрелки часов останавливаются.

– Вы должны отвезти меня на берег! – настаивает она решительным тоном.

Распоряжение, приказ, внушение чувства вины. Я должна пробить его защиту.

– Это ваш долг!

Он передвигает большую пенковую трубку из одного угла рта в другой.

– Помню эксперимент с «долгом», как вы это называете, поставленный в пятидесятые годы профессором Стенли Милграмом. Он собрал студентов-добровольцев и предоставил им право бить током тех, кто ошибется в ответах на простые вопросы, вроде столиц государств и названий рек. Разрешалось наказывать за неверные ответы, причем чем сильнее испытуемый ошибался, тем больнее. Целью эксперимента было установить, насколько обычный человек способен мучить ближнего, располагая официальным разрешением. На самом деле ударов током не было, профессор нанял актеров, умевших притворяться. Восемьдесят процентов добровольцев дошли до силы удара в четыреста пятьдесят вольт, что смертельно для человека. Так что, слыша от вас о «долге», я покатываюсь со смеху. Лично я не чувствую себя должником ни перед родиной, ни перед семьей, которой у меня больше нет, вообще ни перед кем.

Еще не все потеряно. Как его разозлить?

Журналистка пытается вспомнить, что знает о нем.

Он был нейрохирургом. Он оперировал свою мать. Операция не удалась. Он мучился чувством вины. Он знаком с виной. Коллеги показывали на него пальцем.

– В больнице смеялись над вами после неудачной операции?

– Ничего у вас не выйдет. Я не держу никакого зла на людей из клиники. Не забывайте, благодаря им у меня есть работа.

– Понятно, вы хотите надо мной надругаться.

Он пожимает плечами:

– Конечно, вы мне нравитесь, но существуют мотивации посильнее сексуальности.

– Спиртное, наркотики?

– За кого вы меня принимаете, мадемуазель Немрод? За бывшего пьянчугу, способного снова запить? У меня есть стимул получше пьянки. Что до наркотиков, то мне не по вкусу травка, колоться мне тоже не нравится.

– Что же вас подталкивает?

– «Последний секрет».

– Впервые слышу. Какой-то новый наркотик?

Он вынимает трубку изо рта и вертит ее пальцами.

– Берите выше! Это то, к чему стремится любой человек, не смея даже выразить это стремление. Самое сильное, самое чудесное, самое мощное из всех переживаний, доступных человеку. Оно лучше денег, лучше секса, лучше наркотиков.

Лукреция силится представить, о чем он толкует, но терпит неудачу.

– Кто обладает «Последним секретом»?

Умберто напускает на себя загадочность и шепотом отвечает:

– Никто…

И моряк разражается громовым смехом.

51

Больные вокруг были неподвижны, как мумии в саркофагах. Их взоры были устремлены в пустоту, но Жан-Луи знал, что они ему завидуют, потому что его регулярно навещал доктор Финчер, потому что он располагал компьютером, интернетом, возможностью самовыражения.

Больной синдромом «запертого человека» не испытывал зла к соседям, наоборот, он их жалел. Он говорил себе, что, набрав силу, предоставит и им средство для самовыражения. В этом состоял смысл его борьбы: чтобы никто не страдал так, как пришлось страдать ему.

Он включил усилием воли экран компьютера и, как Супермен, переодевающийся в кабине телефона-автомата, LIS преобразился в У-лиса, интернет-навигатора.

Его разум выведывал, мчался вперед, замирал как вкопанный, спорил, любовался безграничным холстом мира, сотканным из миллионов узелков.