Последний верблюд умер в полдень

Он нажал рёбрами обеих ладоней на мелкие углубления под краем плиты. Песакер закатил глаза и начал пенять, но поздно; плита начала подниматься и тайник перестал быть таковым — и для нас, и для глазевших стражников.

Настасен выхватил лампу у одного из мужчин и склонился над отверстием. Его голос отдавался глухим эхом:

— Здесь его нет.

— Он спрятался в коридоре, чтобы его не увидели, — сказал Песакер. — Пусть люди идут и ищут его, мой принц — теперь им известен секрет.

Мужчины были умнее своего принца. Последствия этого зловещего замечания не проскользнули мимо их ушей, что выразилось в весьма мрачных выражениях лиц, с которыми стражники один за другим спустились в тёмный лабиринт, откуда они могли и не выйти.

Я потянулась к руке Эмерсона. Он буквально смял её в своей. Моё сердце пыталось выскочить из груди. Имелись хорошие шансы, что Рамзес сможет ускользнуть, но я не знала, стоит ли надеяться, что его не найдут, или нет.

С нижней площадки лестницы глухо прогремел голос:

— Его нет здесь, мой принц.

— Ищите дальше! — крикнул Настасен.

— Как далеко идти, мой принц?

— Пока не найдёте его, вы, глупые (небольшие грязные грызуны)!

Муртек откашлялся.

— Мой принц, простите своего нижайшего слугу, но тот, кого ищут — всего лишь ребёнок, и слишком маленький, чтобы опасаться тёмных мест. Если они ведут к туннелям, он всегда сможет скрыться от больших неуклюжих людей. Разве не было бы лучше (соблазнить, уговорить, приманить) его выйти?

Настасен обдумал эту неожиданную мысль. Свет единственной оставшейся лампы отражался от его глазных яблок.

— Да, — сказал он наконец. — Я решаю, что мы должны соблазнить его выйти. Ты, женщина — позови своего сына!

Я настолько потеряла рассудок, что на самом деле могла позвать Рамзеса, но вмешался Верховный жрец Амона. Он трясся от ярости:

— Мой принц, мальчик не выйдет, если знает, что мы здесь. И возможно, что находится слишком далеко, чтобы услышать голос матери. Если вы позволите мне сказать… — Он отвёл Настасена в сторону и что-то прошептал ему.

В конце концов Настасен поступил так, как любой здравомыслящий человек — в самом начале: закрыл люк и удалился, оставив двух солдат на страже. Песакеру пришлось объяснять ему, почему стражники необходимы — чтобы предупредить и наш побег — и обосновать то, что спустившиеся мужчины должны быть заперты вместе с беглецом. Настасен и так был согласен, а Муртек убедил его, что они заставят Рамзеса держаться подальше от лестницы и, возможно, заблудиться.

Это и стало моим самым страшным кошмаром. Пожалуй, я предпочла бы подземелье. Мысли о Рамзесе, бредущем в одиночестве и полной темноте, с пересохшим из-за отсутствия воды горлом — теряющем надежду, взывающем о помощи, натыкающемся на каменные стены в паническом беге сквозь бесконечную ночь туннелей, падающем и, наконец, гибнущем в длительных мучениях… Я пыталась изгнать отвратительные картины из памяти, но потерпела неудачу; и когда, наконец, незваные гости оставили нас, то ничто не препятствовало мне разрыдаться.

— Не волнуйтесь, мэм, мы найдем его! — воскликнул Реджи, похлопывая меня по руке.

— Тебе нужно прилечь, моя дорогая, — подхватил Эмерсон, ведя меня в спальню.

Достигнув таким образом требуемой степени уединения, я попыталась прекратить плач и с удивлением обнаружила, что не могу. Эмерсон крепко обнял меня, и я приглушила рыдания на его мужественной груди.

— С ним всё будет в порядке, Пибоди.

— В темноте, в полном одиночестве, затерянный…

— Тише, моя дорогая. Спорю на что угодно, он не потеряется и сможет вернуться в любое время. И он не в темноте.

— Что? — Я подняла голову. Эмерсон изо всех сил прижал её к груди.

— Шшшш! Я увидел знак, когда Насти[166] держал лампу над люком — сгоревшую спичку, специально оставленную на верхней ступеньке.

* * *

После проверки снаряжения на моём поясе я обнаружила, что свеча и большое количество спичек исчезли из водонепроницаемого ящичка, в котором хранились. Поскольку Рамзес не мог забрать их утром, то, должно быть, изъял накануне ночью в ожидании возникновения крайней необходимости, и поэтому вполне возможно, что он обеспечил себя пищей, водой и другими предметами, которые посчитал необходимыми.

— Он мог бы, по крайней мере, оказать мне любезность и сообщить о том, что задумал, — сердито сказала я, укладывая обратно спички и две оставшихся свечи. — Никогда не слышала о подобных невнимательности и опрометчивости. О чём, чёрт побери, он думал? Не может же он остаться там навсегда! И как мы найдём его, когда…

— Он был достаточно разумен, чтобы оставить сгоревшую спичку, — ответил Эмерсон.

— Он, наверное, бросил её случайно.

— Он должен был зажечь свечу или лампу до того, как открыл люк, Пибоди. В тех задних комнатах нет окон; он не мог найти ​​ни дорогу, ни открывающую тайник пружину без света. Нет, я уверен, что спичка — знак, предназначенный исключительно для наших глаз и дающий нам знать: он предпринял все возможные меры предосторожности и восстановит связь с нами, когда это можно будет сделать без опасности.