Последний верблюд умер в полдень

Наконец, молчание нарушили отдалённые звуки музыки. Пронзительный свист флейт смешивался со скорбным мычанием гобоя; журчание струн арф прерывалось негромким биением барабанов. Музыканты вошли из дверей в задней части святилища, за ними следовали облачённые в чистые белые одежды жрецы, чьи бритые черепа сияли в свете ламп. Муртек и Песакер шли бок о бок, и, хотя шаг Песакера был длиннее и твёрже, старик умудрялся идти с ним в ногу, хотя для этого ему приходилось каждые несколько шагов припускать рысью. Затем появилось настоящее облако белых драпировок — Служанки кружились в торжественном танце. Я пыталась сосчитать их, но постоянно сбивалась, поскольку они постоянно кружились и пересекались в сложных узорах. Их движения одурманивали; и так продолжалось, пока они не остановились перед жертвенником, создав некий водоворот из ткани. Лишь тогда я поняла: танец совершался вокруг одного человека, который сейчас сидел на низком табурете. Как и другие, он был полностью закутан в белое, но одеяния сверкали золотыми нитями.

Я описала последующую церемонию в виде научной статьи (чья публикация, к сожалению, будет задержана по причинам, которые я изложу ниже), поэтому не буду утомлять непрофессионального читателя подробностями. В некотором смысле (к сожалению, включающем жертвоприношение пары бедных гусей) она была напоминанием о том, как мало мы знали о подобных мероприятиях в древнем мире. Эмерсон крепко схватил Рамзеса, когда внесли гусей, но отдаю ему должное: он осознал тщетность протеста. Однако, если бы он смотрел на меня так же, как на Песакера, с явным удовольствием орудовавшего жертвенным ножом, я бы наняла дополнительных стражников.

После жертвоприношения группа жрецов стремительно развернула искусно вышитую огромную льняную простыню, которой они стали драпировать каменные плечи Амона. Я не видела, как им это удалось, потому что они работали за статуей; явно требовались леса или лестницы. Когда они вернулись в поле зрения, то вели с собой женщину, одетую богаче, нежели любая, которую я видала раньше, в платье из чистого плиссированного льна, и увенчанную, как королева. Песакер поспешил подойти к ней и подвёл её к статуе. Женщина обняла ноги и некоторые другие части тела Амона, а также сделала ряд жестов, чей смысл был исключительно понятен, но описывать их не стоит. Затем Песакер взял её за руку и повёл за статую, и больше мы её не видели.

Амону воздали должное, настала очередь Осириса и Исиды. Перед жертвенником выросла завуалированная фигура, воздев руки к небу. Вначале я не поняла, что в них находится, но, услышав звуки, доносившиеся одновременно с осторожным встряхиванием, я поняла, что это — систры[133], своеобразные погремушки, инструменты, посвящённые богине Хатхор. Хрустальные чётки и бронзовые струны рождали мягкий музыкальный шёпот, будто вода текла по камням. Она потрясла систрами перед Осирисом, одновременно что-то напевая; та же церемония повторилась перед статуей Исиды. Служанки увенчали цветами головы обеих статуй, и затем женщина вернулась к своему креслу.

Откуда, спросите вы, я знала, что завуалированной фигурой была женщина? Несмотря на плотное покрывало, я заметила, что она была небольшой и изящной, а когда заговорила (несколько позже), голос не оставил никаких сомнений относительно её пола.

Вообще-то впервые мы услышали её голос, когда она обратилась с песней к богу — высокий, чистый голос; и было бы совсем хорошо, подумала я, если бы владелицу голоса должным образом обучили. Дрожащие завывания, сопровождавшие песню, снижали впечатление, но Рамзес казался совершенно потрясённым: я видела, как он наклонился вперёд, пристально вглядываясь.

Жрецы снова запрыгали вверх по лестнице и сняли накидку Амона, которую тщательно сложили — точь-в-точь, как горничные складывают простыню. Песакер сделал последний, почти небрежный жест уважения к статуе… а потом, с внезапностью, заставившей меня подскочить, обернулся и указал на нас.

Я не могла разобрать, что он говорит, но по страстному тону голоса и выражению лица полностью убедилась, что он отнюдь не предлагал возвести нас в ранг королевских советников. Моя рука сжала халат на груди.

— Успокойся, Пибоди, — прошипел Эмерсон уголком рта. — Нет никакой опасности. Поверь мне.

Уж если я поверила нубийскому Робину Гуду, то могла ли отнестись с меньшим доверием к собственному мужу? Рука упала вниз.

Когда Песакер закончил, поднялся Настасен, как будто для дальнейших комментариев; но прежде, чем он открыл рот, мы услыхали высокий, сладкий и достаточно настойчивый голос таинственной завуалированной дамы. Она говорила, размахивая руками, будто изящными белыми крыльями. Когда она закончила, никто не посмел возражать. Кусая губы от очевидной досады, Песакер поклонился, и все присутствующие удалились.

— Вот это да! — воскликнула я, обращаясь к Эмерсону. — Кажется, мы по-прежнему почётные гости. На самом деле я ожидала, что Песакер потребует предать нас смерти.

— Как раз наоборот. Он пригласил нас остаться здесь, в святилище храма.