Создание домов для мертвых было делом хлопотным и, вероятно, малоэффективным. Гораздо дешевле было хоронить человека в так называемом безопасном гробу, откуда вышедший из состояния летаргии или глубокого обморока мог бы подать сигнал о помощи. Самые простые гробы, впервые появившиеся в конце XVIII столетия и выпускавшиеся даже в XX веке, снабжались колокольчиком, чтобы оживший покойник мог позвонить. Более сложная конструкция предполагала особые механизмы и замки, одинаково легко открывавшиеся как изнутри, так и снаружи. Нередко в гроб проводили трубку, через которую в могилу проникал свежий воздух, и оборудовали его окошком. Вариантов безопасного погребения было очень много, и создатели таких гробов даже патентовали свои изобретения.
А теперь представьте, насколько нервной была работа кладбищенского сторожа. Он был обязан обходить свежие захоронения и через окна в гробах вглядываться в лица покойников – вдруг кто-то из них ожил? Колокольная система оповещения часто ложно срабатывала – разлагаясь, тела естественным образом меняли свое положение.
Эдгар По называл погребение заживо самым чудовищным из всех ужасов, «какие выпали на долю смертного». Страх По был тесно связан с летаргическим сном, состоянием мнимой смерти, при котором, как считал писатель, «исчезают все явные признаки жизни, но… не исчезают совершенно, а лишь прерываются». С точки зрения современной медицины это не более чем широко распространенное заблуждение, поскольку летаргии присущи постоянная усталость, сонливость, медлительность, она вызвана стрессом или недостатком сна. При этом у страдающего летаргией жизненные процессы в организме никогда не исчезают полностью: может замедляться сердцебиение, дыхание становится еле уловимым, но хорошо прощупывается пульс, никуда не девается артериальное давление, и кожа не меняет цвет.
В крайне редких случаях пульс действительно становится нитевидным, дыхание – прерывистым, а кожа – бледной. Но даже при таких внешних признаках спутать живого с мертвым невозможно, если тщательно обследовать больного. Поэтому описание того, как врачи подносили к губам впавших в летаргический сон зеркальце, и оно не запотевало, пульс не прощупывался, а человек внешне походил на труп, – скорее художественный вымысел, нежели реальный факт.
В ХХ веке кладбищенский сторож обходил свежие захоронения и через окна в гробах вглядывался в лица покойников – вдруг кто-то из них ожил?
На протяжении всего времени – от античности до Средневековья, эпохи Возрождения и наших дней – из уст в уста передавались страшные истории о заживо погребенных или очнувшихся во время собственных похорон людях. Очевидно, подобные рассказы возникли не на пустом месте, и кто-то действительно мог стать жертвой ошибки неквалифицированного врача, но не стоит сваливать вину лишь на докторов.
Некоторые пытались (и пытаются до сих пор) доказать, что случаев погребения заживо в прошлом было так много, что едва ли не впору говорить о настоящей эпидемии обмороков и летаргических снов. В 1801 году в Санкт-Петербурге вышла книга врача Иоганна Георга Давида Еллизена (1756–1830) «Врачебные известия о преждевременном погребении мертвых», в которой медик приводил более пятидесяти, как он полагал, достоверных случаев, когда мертвыми признавали живых людей, страдавших истерическими припадками, горячкой, судорогами, сонной болезнью, обмороками, отравившихся угарным газом, потерявших сознание при сильной кровопотере и т. п. И если врачи XVIII–XIX веков допускали серьезные ошибки и признавали мертвыми тех, кто подавал хотя бы слабые признаки жизни, вполне логично предположить, что кого-то из этих несчастных действительно могли положить в могилу живым. Из-за невозможности установить подлинность сообщений, в которых идет речь о случаях летаргии, будем считать, что хотя бы часть дошедшей до нас информации об оживших трупах достоверна. Но будьте уверены – без известных личностей, приложивших руку к популяризации феномена похороненных заживо, если можно так выразиться, здесь точно не обошлось.
В 1344 году в возрасте сорока лет скончался известный итальянский поэт Франческо Петрарка. Однако незадолго до того, как его тело должны были предать земле, поэт внезапно очнулся и после этого прожил еще три десятилетия.
О страхе Эдгара По однажды проснуться в гробу мы уже вспоминали. Аналогичной фобией страдал и Николай Гоголь. В 1845 году, за семь лет до своей смерти, писатель составил завещание с просьбой не хоронить его до тех пор, «пока не покажутся явные признаки разложения». Объясняя свое решение, Гоголь писал: «Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни (он перенес малярийный энцефалит. –