Пособники. Исследования и материалы по истории отечественного коллаборационизма

Наш начальник штаба Армии полковник Ряснянский, не нашел нужным ничего лучше, как выболтать этой комиссии все о 1-й Русской Национальной Армии, а между прочим его мы тянули за полу мундира, перебивали, задавали шумно вопросы этой комиссии — нет, ничего не помогло; это была просто глупость. И так «комиссия» хорошо зафиксировала еще один бывший очаг борьбы против Советского Союза и через месяц прибыла в Швейцарию настоящая репатриационная комиссия советского генерала Вихорева, вылавливавшая «преступников» против Советского Союза и Запада. Говорю довольно огульно Запада — было непонимание и, конечно, злая воля. Вспомним хотя бы Нюрнбергский процесс!!!

Не будем говорить подробно дальше о колебаниях лихтенштейнского правительства, конечно — во время войны — широко работавшего на Германию. Дальнейшая борьба за наши, то есть жизнь солдат и офицеров — это все хорошо помню, запротоколирована, развивалась следующим образом.

В один прекрасный день лихтенштейнское правительство устроило у нас обыск — нет ли оружия. Оружия не нашли. Надо сказать, что его, вероятно, и не было, но мы рассчитывали всегда на оружие охранявшей нас полиции, то есть попросту знали, что это оружие у них будет силой нами отобрано.

На следующий утро я был с докладом у генерала Хольмстон-Смысловского, возвратясь я застал такое положение, что наша казарма-школа, театр, где мы помещались, окружены лихтенштейнской полицией. Я здесь единственный старший начальник. Генерал Хольмстон-Смысловский живет отдельно интернированный в 2 километрах от частей. Полковник Ряснянский, наш бывший начальник штаба, отставлен от дел и, конечно, ничем не руководит. Утром я получил совершенно ясное приказание от генерала Хольмстон-Смысловского: «Возможно попытка выдачи наших людей — этому сопротивляться». Мне это было совершенно понятно, иначе я и не мог думать.

Итак, я вернулся к нашим в Руггель. Наше расположение окружено 70–80 человек лихтенштейнской полиции. Перед входом в нашу школу-казарму стоят пустые автобусы и стоит толпа лихтенштейнцев, ясно сочувствовавшая нам. Вижу среди офицеров и солдат полную неразбериху. Но решение принято.

Начальник полиции устремляется ко мне и предлагает мне: всем выйти в дверь и на улицу, где будет произведено разделение на старых и новых эмигрантов, последних переведут куда-то в другое место. Мои разговоры-переговоры с ними тянулись час-полтора. За это время все чины Армии сосредоточились в театральном зале — это было мое приказание. Мне было ясно, что вне зала нас будут брать поодиночке. Я ушел тоже в зал и отдал только одно короткое приказание: «Всем разобраться по паре и слушать мою команду, на каждого полицейского пара наших». У входа в зал небольшая группа — 30 человек. Начальник полиции, не знаю уже сколько раз звонил своему правительству, за это время мы организовались под моим руководством.

За это время прибежал и бывший начальник штаба полковник Ряснянский. Меня со всех сторон «атакуют» свои, дают советы. Полковник Ряснянский и поручик Ф.[946] говорят: «Ни в коем случае, Константин Евстафьевич, не сопротивляйтесь, пусть все ложатся на пол, выносить не будут». Да простит мне история — я послал их обоих «далеко». Полковник Ряснянский, живший из-за своих «заслуг» на отдельной квартире, ушел скромно туда, что по-немецки называется «латрине», а по-русски уборная, а оттуда домой, бросив всех на произвол судьбы.

Вместо того, чтобы «ложиться на пол», я, понятно, решил сопротивляться. Наконец, после многих переговоров по телефону со своим правительством начальник полиции Лихтенштейна вошел к нам в зал. Затем направился к одному из наших, случайно «новому», и схватил его за руки. Я дал сигнал и все полицейские, вошедшие в зал, были немедленно взяты в руки нашими людьми, то есть фактически обезоружены. Положение для них стало неинтересное… Начальник полиции попросил меня отпустить их для переговоров с правительством. Мы их отпустили.

Вечером, как выяснилось на другое утро, правительство княжества Лихтенштейна пало и было выбрано новое. Падение произошло под нажимом народных масс, при соответствующей нашей обработке. Первым заявлением нового правительства было: ни один русский выдан не будет. Таким образом, выдача не произошла. Народ Лихтенштейна, маленького княжества в 13 000 человек, был против насилия. Таким образом, мы отбились.

Крови пролито не было. Конечно, в первые минуты, совершенно не сомневаюсь, победа была бы наша. Дальше неизвестно. Благодарим Бога, что мы не послушались совета нашего бывшего начальника штаба: «Ложись, пусть выносят». Этим мы спасли свои жизни. Теоретические рассуждения тут не важны. Неважно, какие переговоры вели бы другие наши политические русские деятели.

На следующий день, как уже сказано, новое правительство княжества Лихтенштейн стало твердо на точку зрения международного права. Более 4-х месяцев еще просидела в княжестве советская репатриационная комиссия. Нас обвиняли во многом, много было ложных показаний, доносов. Некоторые вынуждены были сидеть в тюрьме, но все оказалось ложным.