Перевод книги сделал бывший поручик вооруженных сил Комитета освобождения народов России (ВС КОНР) М.В. Томашевский (Томашевский-Черный). Михаил Викентьевич окончил Чугуевское военное училище, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах (последний чин — капитан). В эмиграции он был связан с деятельностью знаменитой, созданной в рамках РОВС, организации генерала от инфантерии Александра Кутепова, занимавшейся разведывательно-диверсионной деятельностью в СССР. Также он являлся членом Национально-трудового союза нового поколения (НТСНП). В январе 1945 г. Томашевский вступил в армию Власова (офицер для особых поручений при штабе ВС КОНР)[956]
. После войны написал мемуары[957].Первоначально книга публиковалась в сан-францисской газете «Русская жизнь» (1962), а в 1965 г. вышла отдельным изданием[958]
. Тексту Торвальда предшествовало крайне спорное, не лишенное глорификации власовцев предисловие от издателя. В нем, в частности, утверждалось, что «дивизий СС, состоящих из русских, не было»[959].Работая над текстом, Томашевский консультировался с другими участниками событий (Сергей Фрёлих, Вильфрид Штрик-Штрикфельдт), с целью «выяснения некоторых подробностей при своем переводе». В 1961 г. он получил письмо от последнего, о некоторых неточностях в монографии историка. Но Михаил Викентьевич отказался от правки, так как «не хотел эти исправления помещать в конце своих переводов без разрешения Торвальда, считая, что это могло бы обидеть автора книги, и было бы некорректно с моей стороны»[960]
. Это стремление не совсем понятно, так как некоторые замечания были уже отмечены в предисловии[961], а сам Томашевский снабдил текст собственными дополнениями и фрагментом романа Эриха Двингера «Генерал Власов. Трагедия нашего времени»[962].Следует отметить, что выполненный им перевод и сам не был лишен ошибок. Так фамилию одного из ближайших помощников Власова, капитана РОА Милетия Зыкова, он перевел, как «Сыков», а генерал-майора, начальника штаба 3-й Гвардейской армии Ивана Крупенникова, как «Крупейников»[963]
.В чем ценность письма Штрик-Штрикфельдта?
Как и Томашевский, В. Штрик-Штрикфельдт был подданным Российской Империи. Окончил реальное отделение училища при реформатских церквах в Санкт-Петербурге. В годы Первой мировой войны служил в Русской императорской армии, а затем, во время Гражданской — в составе Северо-Западной армии генерала от инфантерии Николая Юденича, дослужившись, как и его корреспондент, до капитана. После войны жил в Риге, где сотрудничал с британскими торговыми фирмами, а в 1940 г. перебрался в Германию. В 1941 г. служил в вермахте переводчиком в отделе 1С штаба группы армий «Центр», а затем в штабе сухопутных войск (
После войны работал в частном металлургическом предприятии, переводил русских поэтов (в частности, Бориса Пастернака), написал мемуары[965]
.Насколько достоверны свидетельства Штрик-Штрикфельдта?
Сам гауптман в своих воспоминаниях стремился представить себя, как преданного друга власовского движения. Это нашло отражение и в мемуарной литературе, согласно которой, Власов «обычно называл» его «домашним святым»[966]
. Непосредственный начальник Штрик-Штрикфельдта генерал-майор Рейнхард Гелен говорил: «С самых дней в Виннице вы никогда не обманули этих людей. Это ваш капитал! Я знаю это»[967].Вместе с тем, старший преподаватель школы пропагандистов РОА в Дабендорфе и, по некоторым версиям, один из соавторов текста Пражского манифеста Николай Штифанов вспоминал: «Читая мемуары Штрик-Штрикфельдта… не надо забывать, что понимая стремления Власова и вполне во всем симпатизируя ему, этот капитан был, прежде всего, немцем и, как всякий немец, самым аккуратным образом исполнял приказы своего прямого начальства: все время кормил Власова обещаниями и все время использовал имя Власова в пропагандных целях, всякий раз уверяя, что данное мероприятие совершенно необходимо для признания Русского освободительного движения немецкими правителями. Для Власова (а позднее для Зыкова), людей со здравым умом, поведение Штрик-Штрикфельдта было совершенно ясным, они ни в чем не обманывались и, если поддавались его уговорам, то только потому, что надеялись на наличие такого же здравого мышления и у людей, ответственных за судьбу Германии»[968]
.