Постижение военного искусства

 Одним из тех заблуждений, на которых умышленно настаивал старый порядок, являлось положение о незыблемости и единстве основ, на которых воздвигались различными народами их вооруженные силы. Вопреки мнений таких авторитетов, как фон дер Гольц, Жильбер, эрцгерцог Карл, наш старый порядок настаивал на интернационализме в вопросах тактики, воспитания и организации войск. Полемика, поднятая автором этих строк на страницах “Русского инвалида” в 1911-1912 годах по вопросу о национальных чертах в военном искусстве, была прекращена давлением с самих верхов нашей государственности. Старому порядку представлялось нежелательным, чтобы критический анализ осветил бы те корни, на которых зиждется дисциплина армий в различных условиях государственного бытия, чтоб перед лицом широкой публики демонстрировались те моральные нити, дергая за которые государство добивалось от своих солдат преодоления всех тягостей военной жизни, самопожертвования и геройских подвигов в бою. Старому порядку представлялось, что в военном деле существуют вопросы, о которых лучше говорить только в тесном кругу, между жрецами, по возможности на непонятной латыни, чтобы геройство солдата на поле сражения казалось бы совершенно простым, естественным явлением и чтобы солдат в моральном отношении отнюдь не являлся бы Петрушкой на театре военных действий, Петрушкой — то героем в боях, или мучеником в снегах Шипки, то носителем культуры в диких областях Азии, рыцарем цивилизации в песках Закаспия или тундрах Сибири, то жалким трусом, беглецом, — мародером, грабителем — смотря по натяжению тех невидимых нитей, которые соединяют его с культурно-классовым базисом государства [...]

И если в боевой игре этих дорогих нам Петрушек не было жизни, если мы перестали кусаться, и наш лай получал безобидный характер, если глубокое отчаяние, стремление позабыться, даже опьяниться — все шире распространялось в русской армии в Маньчжурии, то причины этому надо искать не в том, что японец храбрее и умнее русского солдата, а в том, что обветшали, пришли в негодность какие-то незримые основы существования нашей вооруженной силы [...]

Бонапартизм

 Методы бонапартистской военной политики представляют огромный интерес, особенно потому, что многие историки видят в бонапартизме необходимое, заключительное звено всякой глубоко всколыхнувшей народные массы революции. Наполеону Бонапарту пришлось взять кормило правления над народом, только что прокричавшим девиз свободы, равенства и братства, готовым легко отказаться от свободы, невыгоды злоупотребления коей он уже почувствовал, но крепко держащимся за равенство всех. Для решения стоящих пред бонапартизмом военных задач предстояло мобилизовать огромные массы граждан: борьба с Россией 1805-1807 гг. потребовала набора 420 000 человек, а после гибели армии в русских снегах 1812 года набор за 15 месяцев достиг миллиона с четвертью.

Как устроить, организовать, дисциплинировать эти массы, еще проникнутые революционным духом, не подвластные никаким историческим традициям, на которых опираются наследственные монархи? Как создать и из каких элементов офицерский корпус — кто явится вождями этих масс в решительный кризис боя?

Гений Наполеона отрекся от всякой попытки создания офицерства из тех элементов, которые могли дать буржуазия и интеллигенция Франции. Слишком остро чувствовалось разобщение офицеров от солдат в старой армии; к явному развалу организации приводил однородный состав офицерства королевских войск — классовый подбор их из помещичьи-дворянских округов, против которых были направлены главные удары революции. Революционный солдат не желал признавать другого авторитета, как вышедшего и созданного в его среде. Ни знатность дворянина, ни богатство буржуя, ни высокое образование интеллигента не могли создать той магической палочки, которая давала действительную командную власть над солдатами, остро ощущавшими каждый оттенок неравенства. И необходимый авторитет был найден Наполеоном в единственно подходящем элементе — старом солдате [...]

Генералы в бонапартистской армии молоды, но большинство обер-офицеров, вышедших из солдатской среды и не отличающихся от солдат ни происхождением, ни образованием, — люди зрелых лет. Каждый солдат чувствует возможность, если повезет, добраться до верхов воинской иерархии, — у всякого новобранца как бы чувствуется за спиной, в ранце, маршальский жезл. И солдаты любят, чтобы старшие генералы, их вожди, были бы обставлены в обществе особенным почетом и материальными благами — это не затрагивает их ревнивого чувства равенства.