В полуофициальном военном журнале второй империи говорилось о французском солдате так: “Он видит равных себе во всех офицерах — начиная от подпоручика до маршала включительно; у него твердое и ясное убеждение, что он стоит ниже их только в порядке отдачи приказов. По образованию, воспитанию и рождению существенной разницы между офицерами и солдатами нет. Чувство равенства так сильно, что сознание своего “я” совершенно растворяется, открывая дорогу безусловному господству закона и дисциплины. Каким врагам уступят такие солдаты? Какая человеческая сила может противостоять солдатам, равняющимся со своими начальниками, которые все герои”?
Демократические тенденции, лежавшие в основе бонапартизма, позволили офицеру пользоваться только авторитетом старого и опытного солдата. Высшей наградой для маршала являлась солдатская медаль. Дисциплина получила своеобразный характер — она базировалась преимущественно не на карательной власти, а на показе примером старшими служивыми как надо нести службу и как бережно надо относиться к солдатской чести и славе.
Создать такую армию, в которой общегражданские чувства переродились и получили военную окраску: патриотизм — в шовинизм, любовь к завоеваниям революции — в верность своему гениальному полководцу, стремление к свободе — в стремление к славе и почестям, бонапартизм мог только в атмосфере громких, небывалых побед и постоянных походов, которые порывали связь между войсками и народом [...]
Таковы основные черты бонапартистского строительства армии. Где его слабое место? Бонапартизм ищет сильные руки и побаивается способных голов. Он не создает школы, он возлагает все творчество на Бонапарта. Бонапартистские полки без Наполеона, или с померкнувшим Наполеоном — это банды, это прах, людская пыль [...]
Бонапартизм в своем умении организовать и дисциплинировать толпы вооруженных граждан и обращать их в серьезное орудие войны на протяжении XIX века встретил серьезного конкурента в военной системе, имеющей столь характерные черты, что она, как и бонапартизм, является классическим типом военной политики.
Если Наполеон, воздвигая свою военную систему на фундаменте завоеваний великой революции, должен был прежде всего отречься от попытки создания классового офицерства, то положение в Пруссии было иное. Прусская армия создавалась в 1813 году, чтобы смирить и согнать с лица Германии топтавшие немецкую землю полки с трехцветными знаменами революции, чтобы ликвидировать остатки французского революционного духа и водворить во Франции, вместо императорских орлов, более спокойного соседа — белые лилии Бурбонов. Движение по существу являлось контрреволюционным, с проникавшей во все его поры могучей мыслью об единой Германии — едином отечестве всех немцев. Дворянство и буржуазия устремились в армию. Университеты закрылись, так как профессора и студенты оказались в первых рядах добровольцев. В этих условиях самое широкое использование старого офицерства и создание нового, со строгим подбором его из классов дворянства, буржуазии и интеллигенции, никого не коробило и представляло ту выгоду, что классы, руководящие мирной жизнью и трудом народа, призываются командовать им и на войне, и привыкшие в штатском костюме повелевать и добиваться соблюдения дисциплины, естественно, без всякого маскарада, обращаются в командиров, как только облачаются в военные мундиры. Эта прочная связь командного состава армии с руководящими классами гражданского общества и создала в Пруссии тот привкус милитаризма и юнкерства, которого нет в империях обоих Бонапартов — великого и малого, где военная служба была прежде всего специальностью, ревниво охраняемой от соприкосновения и смешения с народом и особенно с интеллигенцией [...]