Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

по мере того, как бывшие коммунистические страны с преобладающим православным населением и традицией начали адаптироваться к западным стандартам либеральной демократии и сопутствующим моделям, регулирующим церковно-государственные дела[693].

Особенности политизации православия вытекают из исторических особенностей данной традиции – по крайней мере, на контрасте с западным христианством[694]: стремление полагаться на сильную светскую власть; относительное равнодушие к политике – несформированность ни политической теологии, ни социальной этики; склонность к более консервативной позиции и неприятию политического модерна; тенденция к сакрализации нации / этноса и к представлению себя в качестве выразителей интересов этой нации / этноса. Однако при всем поиске каких-то общеправославных черт принципиально важно избегать упрощений: православный мир чрезвычайно сложен и многообразен; те тенденции, которые наблюдаются в одних православных контекстах – сакрализация нации, антилиберальный и антизападнический настрой, стремление встать в позицию государственной церкви – могут почти полностью отсутствовать в других[695]

. В этом смысле можно говорить о том, что динамика политизации православия определяется не столько внутренними особенностями данной традиции, сколько конкретными историческими обстоятельствами конкретного государства в конкретный момент времени.

Так, в частности, в России динамика политизации религии – и, прежде всего, православного христианства – во многом подчиняется логике того напряжения, которое существует между глобализацией и принципом национального суверенитета. Границы становятся все более прозрачными, а коммуникации все проще, что приводит к миграции религиозных идей и движений из одного региона в другой. Результатом становится ощутимое перекраивание религиозного ландшафта. Появляются транснациональные религии, которые используют артерии глобального мира для быстрого распространения и эффективного поиска новых приверженцев. У всех на слуху транснациональный ислам, однако не менее впечатляющий пример – современное пятидесятничество[696]. Это движение в рамках протестантизма представляет собой, вероятно, одно из самых быстро растущих религиозных движений в человеческой истории. За XX в. оно смогло вырасти с нескольких общин в Северной Америке до сотен миллионов приверженцев и мегацерквей во всех частях света. Есть они и на постсоветском пространстве – их рост начался сразу же после распада СССР и либерализации религиозного законодательства. Филип Дженкинс, известный американский религиовед, даже пошутил на этот счет: зачем советские граждане строили свои гигантские дома культуры? Чтобы протестантам после распада СССР было где проводить свои гигантские собрания

[697].

Либерализация религиозного законодательства вкупе с транснациональными веяниями приводит к детерриториализации и деконфессионализации[698]

– то есть к ослаблению связи между территорией и конфессиональной принадлежностью. Быть русским уже не подразумевает необходимость православного вероисповедания – доминирует принцип религиозной свободы и индивидуального выбора, который может быть сделан в пользу буддизма или, например, вышеупомянутого протестантизма. Все это в итоге приводит к появлению проблемы традиционных и нетрадиционных для данной территории религиозных идей и движений. Соответственно, те религиозные организации, которые считают данную территорию своей, начинают рассматривать транснациональные влияния в качестве угрожающих для своего выживания и привилегированного статуса.

В результате растет запрос на ужесточение религиозного законодательства и укрепление границ, препятствующих проникновению чуждых нетрадиционных духовных веяний. Традиционные религиозные организации начинают активно защищать свои канонические территории – свой духовный суверенитет. Однако сделать это можно лишь при помощи светской власти. Государство, в свою очередь, также обеспокоено глобализационными процессами, подрывающими в том числе и государственный суверенитет. Кроме того, усиливающаяся социальная значимость религии делает контроль за этой сферой важным направлением государственной политики – этот процесс называется секьюритизацией религии, то есть ее превращением в один из факторов национальной безопасности. В итоге государство идет навстречу традиционным религиозным организациям: происходит ужесточение законодательства для нетрадиционных религий вкупе с ограничением внешних религиозных влияний. По сути, происходит частичная ретерриториализация и реконфессионализация религиозной сферы. Взамен государство получает поддержку со стороны патронируемых религий: последние используют имеющийся у них символический капитал для сакрализации действующей власти.