Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Эти выводы не были спекуляцией, они были основаны на анализе активного участия религиозных организаций в общественной жизни Испании, Польши, Бразилии и т. д. Однако маятник быстро качнулся в другую сторону – в сторону наиболее консервативных и даже фундаменталистских сил внутри религиозных традиций. Приведу пример, касающийся России: до самого начала XXI в. исследователи часто писали о том, что внутри русского православия есть несколько основных крыльев – фундаменталистское, центристское и либеральное[683]. Однако с тех пор либеральное крыло то ли исчезло, то ли ушло в глубокое подполье, тогда как центр заметно сместился вправо.

Религия как слепое пятно

Осознанию того, что религия является полновесным фактором, влияющим в том числе и на политические процессы, мешает «секулярная предвзятость» интеллектуалов, то есть тех, кто призван заниматься осмыслением ключевых трансформаций современного мира. Под «секулярной предвзятостью» я имею в виду не отсутствие личного религиозного опыта, но отказ воспринимать религию всерьез. Речь идет о глубоко засевшем убеждении, согласно которому религия и религиозность – в лучшем случае «надстройка» над более серьезными элементами общественно-экономического «базиса», которая пусть и может впечатлить несколько суеверных старушек, но которая уж точно не способна превратиться в силу, оказывающую влияние на столь «серьезную» сферу, как политика.

Питер Бергер писал о том, что в современном мире бушующей религиозности остается, по сути, всего два островка секулярности. Во-первых, Западная и Северная Европа, которая в силу особенностей своего исторического развития – в частности, сильного влияния идей антирелигиозного французского Просвещения – подверглась глубокой и фундаментальной секуляризации. Во-вторых, вестернизированная высокообразованная элита, существующая во всех частях света и задающая доминирующие описания социальной реальности, которые – вполне в соответствии с их собственной «секулярной предвзятостью» – рисуют мир гораздо менее религиозным, чем он есть на самом деле[684]. Секулярная оптика элит делает создаваемые ими описания слепыми по отношению даже к самым очевидным проявлениям религиозности. Типовая реакция на религиозное возрождение – попытка представить его всего лишь как «временные трудности», после которых победный тренд секуляризации снова продолжит свое триумфальное шествие. Все это напоминает скорее какую-то квазирелигиозную веру в торжество разума и прогресса, чем констатацию того, что происходит в реальности.

В результате осмысление религиозных процессов – в том числе и тех, которые непосредственно затрагивают сферу политики, – оказывается чрезвычайно замедленным, запаздывающим. Господствующая секулярная оптика интеллектуальных элит фиксирует всплески религиозности лишь тогда, когда не замечать их оказывается уже невозможным. Хорошая иллюстрация этого – немецкий философ Юрген Хабермас, убежденный сторонник секулярного мировоззрения. Чтобы пробудить Хабермаса от догматического сна, понадобился взрыв башен-близнецов «9/11»[685]. После этого он, наконец, заметил религию и пришел к мысли о том, что ее нельзя игнорировать: из этого пробуждения выросла теория постсекулярного общества, суть которой в осмыслении того, как интегрировать верующих сограждан в структуру принятия решений современных либеральных демократических конституционных государств[686]

.

В целом, религиозный подъем второй половины XX в. стал одной из тех фундаментальных трансформаций, которую прозевали социальные науки, десятителетиями твердившие о неминуемости секуляризации и о несовместимости религии с реалиями современного общества[687]. Питер Бергер в своих лекциях приводил полуанекдотические примеры того, как эта религиозная слепота искажает восприятие окружающей реальности. Так, в частности, в конце 1970-х гг. Иран – незадолго до революции – посещала группа американских социологов, приехавшая на конференцию. Прибывшая делегация не могла не обратить внимание на обилие людей с зелеными флагами на улице. На логичный вопрос гостей о том, что это за люди и насколько значимо происходящее, иранские коллеги, такие же интеллектуалы, отвечали достаточно спокойно: мол, это понаехавшая с окраин деревенщина, на которую не стоит обращать ни малейшего внимания… Другой пример касается упомянутых выше христианских правых: одного известного американского социолога религии перед выборами позвали на радио – поговорить о влиянии религиозных идей на электоральные предпочтения граждан. Программу вел один из крупных специалистов по американской политической жизни. В ходе разговора речь зашла о евангельских христианах и том, какое влияние на американкую политику те оказывают. Ведущий, впервые услышавший об этом феномене, ехидно спросил своего гостя: «И сколько там этих ваших евангельских христиан?» И получил ответ: «Ну, миллионов семьдесят…».