Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

В ходе следствия любые интерпретации «панк-молебна» как оригинального, но все же религиозного действия, включающего поклоны, крестные знамения, пение псалмов, были принципиально отвергнуты. В лучшем случае они были интерпретированы свидетелями, допущенными до процесса, как намеренное издевательство и пародирование религиозных форм поведения. Так, в частности, согласно интерпретации ключаря XXС Михаила Рязанцева, совершаемые девушками действия напоминают «деятельность организации „Союз безбожников“, действовавшей в 1920–1930 гг., которые в шутовской форме пародировали священные действия, совершаемые РПЦ, такие как: крестный ход, публичные молебны и т. д.»[293]. Этой же позиции придерживались другие свидетели, квалифицировавшие «панк-молебен» либо как намеренное глумление над православием, либо как разновидность «бесовства»[294]

.

Суд в своем приговоре полностью солидаризировался с позицией обвинения, квалифицировав «панк-молебен» как хулиганство, то есть светское действие, полностью лишенное каких-либо содержательных моментов; в «панк-молебне», согласно логике суда, не было ничего, кроме ненависти к социальной группе «православные христиане»[295].

Однако стоит заметить, что позиция самих участниц «Пусси Райот», как мы уже упоминали выше, несколько трансформировалась: на суде они уже были склонны интерпретировать «панк-молебен» как светский феномен. Они подчеркивали, что это была художественно-политическая акция, направленная против сращивания политической и церковной верхушки[296]

. Отзвуки прежней позиции, согласно которой «панк-молебен» признавался именно молебном, лишь иногда проскальзывали в словах как обвиняемых, так и их адвокатов. В частности, адвокат Виолетта Волкова в ходе заседания заметила: «Суд пытается уйти от политики в криминальную сферу, однако девушек судят не за яркие платья и неправильное крестное знамение – их судят за молитву, и молитва эта политическая»[297]. Одна из обвиняемых, Надежда Толоконникова, во время допроса сослалась на слова о. Якова Кротова, которые мы приводили выше: «Это не богохульство, это ясно, если просто вчитаться в текст. О нашем молебне высказывался священник Яков Кротов. Он сказал, что форма молитвы нетрадиционна для средней полосы, но формально – это молитва»[298]

.

Попытка вписать «панк-молебен» в религиозный контекст во время суда предпринималась лишь с целью доказать, что своими действиями «Пусси Райот» не нарушили никаких православных канонов. Виолета Волкова: «Утверждение о том, что девушки пародировали православные обряды, эксперты объясняют „лишними движениями“. Какими „лишними движениями“, не уточняют. Девушки осеняли себя традиционным трехперстным крестом, клали земные поклоны. И ни в одном из восьми церковных соборов, которые я уже знаю практически наизусть, нет запрета креститься спиной к алтарю. Молиться можно спиной к алтарю, молиться можно!»[299] Таким образом адвокат пытался доказать, что по формальным признакам «панк-молебен» может быть признан именно молебном, а не нарушением не зафиксированных письменно правил поведения в храме. Кроме того, показателен ответ одной из обвиняемых, Екатерины Самуцевич, на вопрос прокурора: «Допустимы ли танцы, песни в храме, выкрикивание лозунгов типа «Срань господня»»? Она ответила: «Мне лекцию вам прочитать о традициях скоморошества? Скоморошество было в церкви и существует до сих пор. Оно допустимо»[300]

.

В чем причина такого пересмотра позиции со стороны участниц панк-группы? Почему они отказались от религиозного осмысления собственного действия в сторону более понятной интерпретации «панк-молебна» как художественно-политической акции? Однозначно ответить на этот вопрос, наверное, нельзя, но, возможно, такая трансформация связана с реакций мировой общественности на дело «Пусси Райот». На Запада дело «Пусси Райот» было интерпретировано, прежде всего, в логике ограничения политических свобод и лишения художника права на самовыражение[301]. Не исключено, что это и предопределило окончательную позицию участниц «панк-молебна».

В конфликте по поводу места совершения «панк-молебна» сторона защиты продолжила упирать на то, что XXС – это с точки зрения права профанное пространство. Виолетта Волкова обратила внимание на то, что «здание храма принадлежит фонду XXС. В уставе фонда нет религиозной деятельности. То есть, в XXС проходят нелегальные религиозные обряды. Верхний храм – это имитация культового сооружения, как бывает имитация человека. Руки есть, ноги есть, а духа нет…»[302]. Однако суд отринул интерпретацию стороны защиты и предпочел солидаризироваться с более привычным прочтением: