Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Одной из наиболее показательных фигур в этом отношении является Джон Локк, который собственно и взял на себя функцию отграничения «религии» от того, что ей не является. Локком двигали благородные чувства – он желал веротерпимости и религиозной свободы, но именно во имя этой благородной цели ему и пришлось жестко ограничить религию, положив ее предел в заботе о «жизни будущей» и «спасении души»[373]. Все же вопросы, касающиеся «гражданских благ» и «дел этой жизни», передаются Локком в сферу действия светской власти. Мысль Локка совершенно понятна: если решать благородную задачу обеспечения религиозной свободы и веротерпимости, то сделать это можно, лишь жестко ограничив сферу религии, в противном случае все будет объявлено делом религии и вероисповедания и любое покушение на действия той или иной общины будет восприниматься как нарушение той самой чаемой религиозной свободы

[374] (именно поэтому Локк не был готов распространить принцип веротерпимости на папистов, то есть католиков, не признававших то определение границ религии, которое постулировал Локк).

В социологической литературе данный процесс изобретения «религии» принято описывать через тезис о социальной дифференциации. Суть этой концепции проста. В самом общем смысле дифференциация – это процесс усложнения общества через его специализацию: у каждой функции общества появляется свой, отвечающей за нее, институт[375]

. Как поясняет Карел Доббелере, в результате модернизации общество дифференцируется вдоль функциональных линий, развиваются соответствующие функциональные подсистемы (экономика, политика, наука, семья и т. д.). Каждая подсистема действует на основе собственного опосредующего элемента (деньги, власть, истина, любовь), а также на основе собственных ценностей (успех, разделение властей, надежность и достоверность, первостепенная значимость любви и т. д.) и норм[376]. Однако эту дифференциацию нельзя считать естественным процессом проявления сущности экономики, политики, права, науки и, наконец, религии. Появление сегодняшних постсекулярных «гибридов» как раз и высвечивает всю историчность, временность и в конечном счете бренность этой дифференциации.

То, что верно в отношении «религии», верно и в отношении другой части дихотомии, то есть в отношении секулярного[377]. Секулярного в современном значении до Нового времени не существовало. Секулярное, как и «религия», могло появиться лишь в результате долгого процесса исторических трансформаций и усилий по его конструированию (прежде всего, за счет ряда оппозиций: рациональное / иррациональное; разум / чувства; знание / вера; свет / тьма; прогресс / реакция; естественное / сверхъестественное; мужское / женское; мужество / малодушие; свобода / рабство; посюстороннее / потустороннее, первая часть которых относится к секулярному, а вторая – к религиозному). Позволю себе процитировать Хайдеггера:

…некоторые явления Нового времени можно толковать как секуляризацию христианства, однако на самом деле все разговоры о секуляризации – вводящее в заблуждение недомыслие, потому что секуляризация, обмирщение уже предполагает мир, к которому двигалось бы и в который входило бы обмирщение. Но всё дело в том, что saeculum

, мир сей, через который совершается обмирщение при пресловутой секуляризации, не существует сам по себе и не появляется сам по себе при нашем выходе из христианского мира[378].

Вместо вводящих в заблуждение попыток мыслить в понятиях некоей универсальной дихотомии «религиозное / секулярное» постсекулярная парадигма предлагает понимать переход от религиозного Средневековья к секулярному Новому времени и, наконец, к нынешней постсекулярной ситуации как последовательную смену разных эпистем со своими «грамматиками понятий» и подразумеваемыми ими разными «формами жизни». Эти эпистемы, естественно, внутренне связаны друг с другом, однако это не отменяет того качественного разрыва, который происходит при переходе от одной эпистемы к другой.