Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

доверие в обществе к церкви в лице РПЦ МП; преобладание позитивного имиджа православия и церкви; преобладание позитивных социальных ожиданий от религии и церкви и их взаимодействия с обществом[578].

Это и есть проправославный консенсус на мезоуровне.

Но как Фурман и Каариайнен концептуализируют макроуровень проправославного консенсуса? Они рассматривают его как логическое продолжение мезоуровня. Как бы проецируя этот консенсус в будущее, они пишут:

В религиозной сфере эти особенности российского общества проявляются в тенденции создания государственной церкви, придания православию характера официальной идеологии и ограничения возможностей деятельности других, прежде всего новых для нас религий. Личная, индивидуальная религиозность в России очень слаба, люди мало ходят в церковь, очень редко молятся, почти никто не обращается к священникам с личными вопросами. Но эта слабость личной религиозности компенсируется мощным стремлением установить внешний, государственный и церковный контроль над духовной сферой. В смягченной форме как бы воссоздается гибрид дореволюционной триады «православие, самодержавие и народность» с другими идеологическими символами – советской формулой «морально-политического единства». Церковь и власть снова вместе и, как до революции 1917 г., укрепляют друг друга. Происходит некий «взаимообмен» популярностью и авторитетом между церковью и Президентом РФ, что способствует дальнейшему усилению «проправославного консенсуса» и роли религии как символа национального единства[579].

По сути, Фурман и Каариайнен связывают проправославный консенсус с традиционной практикой тесных взаимоотношений между государством и церковью, считая мезо- и макроуровни взаимно усиливающими друг друга. Лебедев также рассматривает эти два уровня как тесно связанные:

Институциональная составляющая проправославного консенсуса базируется на согласовании интересов двух базовых социальных институтов: государства и церкви (в лице РПЦ МП)[580]

.

Как будет показано ниже, эта связка двух уровней весьма проблематична. В момент перехода от мезо- к макроуровню проправославный консенсус начинает давать трещины. Разрушение проправославного консенсуса на мезоуровне является одновременно причиной и следствием его перехода на макроуровень.

Но можем ли мы говорить еще и о прорелигиозном консенсусе? Фурман и Каариайнен ясно дают понять, что, на их взгляд, этот консенсус является именно проправославным, но никак не прорелигиозным. Как они указывают, в России «РПЦ резко выделяется из всех религий, отношение к которым – значительно хуже, и к некоторым – просто плохое»[581].

Хотя понятие проправославного консенсуса не является столь уж важным для исследователей религии в России, поскольку оно не получило никакого особого развития с тех пор как было сформулировано Фурманом и Каариайненом, все же оно чрезвычайно значимо в качестве «фоновой концепции». Религиозные процессы в России все еще анализируются на фоне имплицитных предпосылок о проправославном консенсусе и религиозном возрождении. Эти предпосылки принимаются за нечто само собой разумеющееся, слишком очевидное, чтобы обсуждаться в деталях в рамках конкретного исследования, например, религиозного образования, «поворота к традиционным ценностям» или же новых законодательных инициатив в религиозной сфере. Проправославный консенсус упоминается как нечто очевидное, а затем начинается детальное рассмотрение каких-то других вопросов, которым, собственно, и посвящена работа[582].