Постсекулярный поворот. Как мыслить о религии в XXI веке

Кырлежев осознает, что в ситуации современного российского православия, в котором преобладает богословский антимодернизм, постсекулярная теория слишком часто интерпретируется как «основание для религиозного реванша в социополитической сфере», она может даже «стать препятствием для формирования политической теологии… откликающейся на процессы секуляризации»[560].

Заключение

Понятие постсекулярного и связанные с ним теории были введены в российский контекст для осмысления постсоветского опыта. Изначально это была академическая попытка понять причины окончания советской секуляризации и возрастания социальной значимости религии в российском контексте. Постсекулярная теория позволяла предположить, что Россия переживала не просто «религиозное возрождение», не просто возвращение к докоммунистическим формам религиозности и государственно-церковных отношений, но более фундаментальную трансформацию, затрагивающую само деление на религиозное и светское. Нормативное измерение данной теории подразумевало появление новых креативных пространств постсекулярности, в которых могли бы возникнуть новые формы религии, политической теологии и государственно-конфессиональных отношений, что позволило бы уйти от привычных досоветских и советских форм. Эти новые формы были бы постсекулярными и пострелигиозными по отношению к устаревшим домодерным и модерным концептуализациям религиозного и светского. В общем, теория постсекулярного содержала в себе обещание религиозного расцвета. Она также подразумевала расцвет альтернативных мировоззрений и плюрализма как такового, однако этот последний момент был намеренно проигнорирован тогда, когда этот концепт перекочевал в официальный дискурс РПЦ.

Понятие постсекулярного было охотно воспринято представителями Церкви, которые считали постсоветскую ситуацию несправедливой по отношению к возрастающей социальной значимости православного христианства. Это привело к чрезмерному упрощению данной концепции – вплоть до того, что она превратилась в инструмент оправдания практически любого расширения церковного присутствия в жизни российского общества. За последние годы имела место целая серия мер, которая существенно увеличила влияние РПЦ и которая ознаменовалась поворотом России к так называемым «традиционным ценностям»[561]. Вследствие этого возросли антирелигиозные и антиклерикальные настроения среди секулярно настроенных граждан, воспринимающих эту экспансию не как переход к чему-то новому, но как простое возвращение к досоветским формам. В своем противостоянии консервативному повороту критики начинают использовать аргументацию, которая все больше напоминает традиции советского «научного атеизма». В результате публичное пространство в России начинает все чаще восприниматься как поделенное на два непримиримых лагеря: гиперрелигиозный, выступающий за традицию и воспринимающий любую критику в адрес церкви и православия как заговор врагов церкви и государства, и гиперсекулярный, выступающий за науку, прогресс, либерализм, секуляризм и воспринимающий любые уступки религии как предательство в деле борьбы за победу цивилизованных форм существования. Постсекулярность как теория, призванная распаковать дихотомию «религиозное / секулярное» и наметить пространство для новых форм взаимодействия между этими двумя полюсами, практически не звучит в этом противостоянии. Остается все меньше следов постсекулярного императива, сформулированного Хоружим так:

…обе конфликтующие стороны, то есть секулярное и религиозное сознание, должны прекратить конфронтацию друг с другом и перейти к диалогу и партнерству[562].

Так куда же ведет российская постсекулярность? В качестве описательной социальной теории она предлагает полезный подход к изучению тех самых конфликтов, которые возникают вокруг нее. Однако постсекулярность в качестве нормативной теории, предполагающей поиск компромисса между двумя крайностями, становится все более проблемной, если не совсем устаревшей. Кажется, как будто роковая логика русской культуры, подразумевающая постоянное колебание между двумя крайностями, блестяще проанализированная Юрием Лотманом и Борисом Успенским[563]

, снова восторжествовала над идеалистическими надеждами на появление некоего срединного пути, способного привести оба лагеря к процессу «взаимодополняющего обучения».

Глава 9

Конец «проправославного консенсуса»: религия как новый раскол российского общества