Постсоветская молодёжь. Предварительные итоги

Вместо центрального для советской истории культа революции 1917 года пропаганда подняла значимость Первой мировой войны (вновь называя ее Великой), ранее почти не освещавшейся ни в школьных учебниках истории, ни в СМИ. Нынешняя историческая политика государства, напротив, вытесняет годы «социальной смуты», как теперь называется период двух российских революций 1917 года (Февральской и Октябрьской) и Гражданской войны 1918–1922 годов. Интерпретация Гражданской войны радикально изменилась в период после краха СССР и особенно в годы путинского правления: из картины классовой борьбы за социальную справедливость и установление нового передового общественного строя она превратилась в изложение национальной трагедии, предательства элиты, в сцены общественного хаоса, террора, описание катастрофы российского государства и общества. Поэтому негативная значимость этих событий у молодежи, получившей специфическую индоктринацию во время своей недавней социализации, гораздо выше, чем у населения в целом, постепенно забывавшего об истории советской власти. В коллективной памяти молодого поколения быстро стирается и важность событий, связанных с перестройкой и реформами постсоветских лет (I съезд народных депутатов 1989 года, путч ГКЧП 1991 года, кризис 1998 года, война в Афганистане, обе Чеченские войны и другие события).

Но принципиальные основания коллективного самоуважения, национальной гордости (стандарты социетальной интеграции) остаются неизменными и в высшей степени значимыми. Это позволяет говорить о том, что прежние структуры сознания воспроизводятся в процессах межпоколенческой передачи. Первые восемь позиций в списке того, чем гордятся наши респонденты (табл. 59), остаются практически неизменными на протяжении 20 лет. Значимость других образцов позитивной идентичности слабеет со временем, но эти изменения происходят внутри постсоветских поколений, а не между поколениями.

Главные символические предметы национальной гордости – Победа в войне 1941–1945 годов, память о достижениях СССР в космосе, авторитет русской литературы XIX – начала XX века, былая слава советской науки, мифологические моральные качества русского человека («простота» и «терпение»). Именно они составляют в глазах россиян культурный каркас представлений о Великой державе. Все они (кроме Победы 1945 года) за 30 лет заметно потеряли в ценностной значимости, в особенности авторитет российской науки (с 51 до 27 %) и литературы (соответственно с 48 до 29 %). Снизилась и вера в особые качества «человека советского» (с 44 до 17 %). Но других символических представлений не появилось. Поэтому эти образцы остаются для молодежи, как и для старших, важнейшими основаниями для коллективной интеграции и межпоколенческого воспроизводства национальной идентичности. Уходят досоветские и советские идеологические мифы (уникальность и преимущества советской индустриализации; идеологическая миссия советской страны; Россия как щит Европы в борьбе с татаро-монголами; особая роль русской интеллигенции; подвиги православных святых и т. п.), но их замещают другие символические предметы – «возвращение Крыма» как знак возрождения Великой России, путинская «стабилизация» и другие, менее важные события (табл. 60). Они блокируют потенциал модернизационных ценностей и ориентиров, могущих быть условиями для его самоуважения.

«Чувство гордости за Россию» скрывает (или компенсирует) глубокую фрустрацию и комплекс национальной неполноценности, связанный с сознанием неудачи «догоняющей модернизации» и равенства с «развитыми» («нормальными», в жаргоне молодежи) странами, к которым общественное мнение относит в первую очередь европейские государства и США. Оно подпитывается дискредитацией реформ 90-х годов, которые должны были обеспечить России демократический транзит от тоталитаризма к современным демократиям. По силе переживаний эти неудачи вполне сопоставимы с ценностной значимостью позитивных образцов. Они образуют оборотную сторону единого комплекса травматического сознания – утверждения превосходства, с одной стороны, и униженности, с другой (табл. 61). Хотя после прихода Путина к власти и начала потребительского бума 2003–2008 годов удельный вес ответов, которые свидетельствуют о глубокой фрустрации массового сознания, снизился в 1,5 раза (таких, как «великий народ, а живем в вечной бедности», с 79 до 48 %, «грубость нравов», «общее неуважение людей друг к другу» – с 52 до 33–34 %, «разрушение СССР» – с 48 до 30 %, «отставание России от Запада» – с 31–32 до 22 %) и т. п., эти убеждения не исчезли, они по-прежнему занимают центральное место в коллективном подсознании россиян (табл. 61) и реакция молодежи мало чем отличается от мнений взрослых. Единственное серьезное отличие – заметно меньшие переживания по поводу конца СССР.

Таблица 60. Что из перечисленного в истории нашей страны вызывает у вас чувство гордости?