В шесть часов вечера Саша постучал в директорский кабинет. Голова медведя повернулась сама, и дверь бесшумно распахнулась, открывая провинившемуся студенту строгую комиссию. За столом для совещаний собрались все заместители директора. Профессор Быков сидел посредине, за своим столом.
— Присядьте, — профессор Ястребов строго указал Саше на стул с торца стола для совещаний.
Саша сел и пять пар глаз, почти не мигая, молча уставились на него. Тишина.
— «Лучше бы кричали» — подумал он.
Наконец директор откашлялся:
— Крайнов Александр, от профессора Астролябовой получена докладная записка об инциденте, имевшем место сегодня на практическом занятии по ботанике. В докладной говорится, что в результате ваших хулиганских действий студент Румянцев получил увечья и вред здоровью легкой степени тяжести. Вы подтверждаете эти данные?
— Да, — не поднимая головы, тихо кивнул Саша.
— Осознаете ли вы тяжесть совершенного проступка?
— Да.
— Раскаиваетесь ли вы в содеянном проступке? — с надеждой в голосе, спросил директор.
— Нет.
— Немыслимо! — вскрикнула профессор Астролябова, всплеснув руками, — Крайнов, да вас же отчислят!
— Александр, — спокойно спросил профессор Ястребов, — Вы сломали студенту Румянцеву нос и выбили, как выяснилось, два зуба. Была ли веская причина вашим действиям?
— Да.
— Так откройте нам её, мы должны разобраться, — мягко добавил профессор Быков.
Саша не успел ответить. В этот момент стукнули в дверь, которая тут же открылась — визитер явно не собирался дожидаться приглашения войти.
На пороге появился высокий худощавый мужчина с узким лицом. Его короткие черные волосы отливали на висках легкой сединой. Темные глаза холодно смотрели из-под низких нахмуренных бровей.
— Не скажу, что вечер добрый,… — он расстегнул черное пальто, открывая очень дорогой темно-серый костюм, белоснежную сорочку и изысканный галстук. — Мое почтение, — кивнул он директору и остальным профессорам.
— Здравствуйте Мстислав Александрович, — кивнул директор, — Присаживайтесь, прошу вас.
— Благодарю, — он сел в кресло рядом с профессором Астролябовой и вперил темные глаза в Сашу, — Это и есть
Снег, так обрадовавший друзей с утра, к вечеру растаял, как и призрачная надежда ребят на спокойную жизнь. Весь вечер ребята провели в гнетущей тишине. Все всё понимали, но сил на разговоры ни у кого просто не было.
Во вторник утром Саша получил уведомление о дисциплинарном слушании.
— …Уведомляет о начале разбирательства по вашему делу. Заседание дисциплинарной комиссии состоится в пятницу, тринадцатого ноября сего года в одиннадцать часов в Зале торжественных собраний Главного корпуса, — дочитала Даша и положила бланк с двумя печатями на тумбочку.
— Ничего себе, торжественное собрание, — кисло улыбнулся Кирилл.
— Сашка, что же теперь будет? — глазами полными отчаяния Даша посмотрела на брата.
— Всех подвел, — облокотившись на колени, глядя в пол, покачал головой Саша.
— Этот Румянцев — гнида. Бывают же такие ублюдки, — Вася, психуя, засовывал тетради в сумку, — Ладно, что теперь убиваться. Пошли, перекусим и на учебу. И ты вставай, — ткнул он Сашу в плечо, — Сань, тебя пока никто не отчислил. Пошли, Пошли.
Следующее утро оказалось очень холодным. Пожухлая трава и опавшие листья хрустели и ломались под ногами ребят. Они решили добраться до трапезной по улице, а не по крытому переходу. Декоративные скульптуры в парке, как и отключенные фонтаны «оделись» в деревянные ящики. Стволы многих деревьев снизу кто-то заботливо укутал связками соломы, а некогда буйно цветущие клумбы белели инеем на голой земле. Морозный воздух был чистым, свежим и совершенно неподвижным. Все вокруг словно замерло, приготовившись к приходу настоящих морозов.
В четверг, спустя три морозных безветренных дня, замерзло озеро. Это было очень красивое зрелище: огромное ледяное зеркало, под которым на много метров в глубину просматривается дно. Вместо обеда студенты высыпали на дорогу, идущую вокруг озера, чтобы посмотреть на абсолютно прозрачный лед вблизи. Четверка, не удержавшись от соблазна, тоже пересекла ограду шкалы. Гулкие громкие щелчки и бегущие в стороны от ног белые трещины не пугали самых отчаянных. Они отходили от берега на двадцать-тридцать метров, громко пересказывая свои ощущения стоящим у кромки льда.
— Вон электрический вьюн промелькнул! — вскрикнул Игнат Печорин. Он, стоял на четвереньках, прижав лоб ко льду, и всматривался в глубину.
— Вот еще два! — громко ответил стоящий в такой же позе его брат, Савелий.