Я наложила макияж вместе с тобой – помнишь? Пока ты болтала о том, что ждет тебя на танцах, я заставила тебя показать мне, как создается иллюзия скул. «Подчеркивание», – сказала ты. Но как только ты ушла, я смыла все.
Я боялась, что Джим заметит и начнет рассуждать о «мифах красоты».
Стук в окно заставил меня подпрыгнуть в кресле.
Окно находилось прямиком над моим столом, но я держала жалюзи опущенными. Поэтому и не видела, как он появился на том отрезке крыши, что находится прямо под подоконником.
Я подняла жалюзи, и разглядела его лицо, что едва не светилось в полумраке. Размытое и внушающее страх, почти призрачное. Я повернулась, чтобы выключить лампу, и лишь затем отщелкнула шпингалет, как оказалось, чтобы услышать лишь одно слово:
– Присоединяйся.
Я не задумалась, надо ли мне это, не вспомнила о правилах, о скользкой крыше и сорокафутовой пропасти под ногами, я даже не подумала, как нелепо я выгляжу, забираясь на стол и протискиваясь в окно.
И теперь я хорошо понимаю: мы все так западаем на вампиров из кино лишь потому, что иногда забываем – солнечный свет убивает.
Крыша прекрасна ночью, битумная черепица сверкает так, что и представить нельзя. Путь эльфов, которым следовал Джим, пока я следовала за ним. Сначала мы пересекли новый корпус над спальнями и оказались на деревянном, покрытом мхом гонте старой школы.
Джим во время этой петли через крыши ощущал себя абсолютно комфортно и легко. Я старалась как могла, понимала, что это не моя стихия, но очень хотела, чтобы эта высота, тени и волшебная дорога принадлежали в том числе и мне.
Когда Джим наконец остановился, я по гнезду в водосточном желобе и по очертанию живой изгороди внизу определила, что мы находимся над нашим уголком в библиотеке.
Джим, мерцавший в лунном свете, повернулся ко мне:
– Давай посидим на краю.
В тоне приказ, но в протянутой мне руке – вопрос, и я ответила на него, вложив свою ладонь в его. Пальцы оказались сильными, но холодными, как поверхность ледника.
Джим сел сам и помог мне устроиться так, чтобы мои ноги болтались над маячившей внизу изгородью. Нашей изгородью, которая, несмотря на все усилия садовников, продолжала расти каждый день.
Глядя назад, я понимаю, что это была ужасная глупость – сидеть на самом краю. Только в тот момент у меня в крови полыхал вид на провал, рухнув в который, я переломала бы себе кости, плюс коктейль из гормонов и медиаторов. В мозгу. В сердце.
Это была одна из тех вещей, которых я никогда не делала, так что все мысли, разум и дарвиновский здравый смысл оказались заслонены той бурей света и молний, что бушевала у меня в груди.
Я думала... Джим подвинется ко мне. Еще ближе. Коснется...
Он этого не сделал. Между нами раскинулась пропасть в два фута.
Сложив руки на груди, он лег на спину, и принялся раскачивать ногами так, что черепица заскрипела. Ветер промчался над нами, сырой под влиянием того, что могло бы сойти за зиму в наших местах, несущий аромат земли и вчерашнего дождя, листьев, что гниют под дубами.
Никаких морозов. Лишь жизнь, дающая начало другой жизни.
– У тебя теплые ладони, Холмс, – сказал Джим в конце концов, и я поняла, что собственные руки он сжал в кулаки. Чтобы удержать мое тепло... хотелось бы верить.
– У тебя холодные. Ты не думал насчет перчаток?
Он не рассмеялся, как я ожидала.
Этой ночью он оказался слишком погружен в собственные мысли.
Чтобы скрыть неловкость, что породила новую горячую волну на моих щеках, я скопировала его позу и тоже легла на спину. Обняла себя за плечи и уставилась в небо.
Тепло покинуло мое лицо так же быстро, как и появилось, и я мгновенно осознала, почему Джим оставил пространство между нами.
Когда ты убираешь невозможное, то что осталось, что бы ни осталось, должно быть истиной. Должно быть тем, что реально, и в этот момент я нуждалась в расстоянии между нами, чтобы почувствовать это.
Мне ужасно жаль, Джин. Я понимаю, что все это звучит так непохоже на меня... Но именно поэтому я и должна все тебе рассказать... разве ты не видишь? Никогда ранее я не ощущала ничего похожего. Ни до, ни после. Никакой наркотик не дает такого эффекта. Никакое приключение или виртуальная реальность.
Воздух под ногами. Обнимающая меня темнота.
И вся вселенная, что развернута вокруг меня, истыканная пятнышками, жужжащая и настолько чертовски живая, что может быть только один выход: предсказанная смерть и мои внутренности на грязной земле внизу.
Телефон Джима зажужжал в девять тридцать.
Я дернулась. Потерянная, едва не заснувшая.
Он вытащил аппарат из кармана.
– Напоминание, – объяснил он лениво. – Брякает каждый вечер, чтобы я не пропустил отбой в десять.
Я сглотнула – мой рот пересох; заметил ли Джим? – и приподнялась, опираясь на локти:
– Так что, ты приходишь сюда каждый вечер?
Он пробурчал нечто утвердительное, поднялся, отряхнул ладони и помог мне встать.
– Твои пальцы все такие же холодные, – сказала я с улыбкой.
– А твои все еще теплые, – пробормотал он в ответ, предлагая собственную ухмылку. Но она не была реальной, она не была такой, какой мне бы хотелось.