Потому что ты любишь ненавидеть меня: 13 злодейских сказок

Пальцы костяной ладони сгибаются.

Он жаждет этого тепла, того приятного момента, что наступает, когда они погибают, и он забирает жизнь – все, чем они были, все, что они есть, все, чем они когда- либо будут – принимает в ладони, точно раненую птицу, а затем отпускает.

Белая церковь – забавное маленькое здание.

Смерть не заходит внутрь.

Он стоит у дверей, напротив священника, и наблюдает, как мимо шагают прихожане. Лицо за лицом. Жизнь за жизнью. Ни один из них не готов к уходу.

Он вздыхает, когда поток людей иссякает.

А затем случается нечто забавное.

Священник поворачивается и замечает его.

– Ты идешь, сынок? – спрашивает он.

Смерть отвечает теплой улыбкой:

– Не сегодня.

IV

Служба уже началась.

Отец бормочет что-то, пока они протискиваются к своей скамье.

Грейс складывает ладони, но по-настоящему не молится.

Она думает, что это смешно – провести утро в церкви, а вечер у костра, сначала читать молитвы, а затем швырять в огонь венки.

«Нужно оставить место всем, – говорила мама. – И для старых богов и для новых. Одни – это традиция, другие – вера».

Но когда она умерла, Грейс не пошла в церковь, не явилась на похороны.

Она отправилась к колодцу.

Вскарабкалась на холм к кольцу из валунов, к тому месту, где дыра в земле напоминала поставленную вертикально могилу, столь глубокую, что никто никогда не видел ее дна.

Столь глубокую, что она может достать до мира мертвых.

Когда отец не пьян, он говорит, что это все богохульство, что есть только небеса и ад, и Господь с большой буквы «Г». Но Грейс не придает этим словам значения, поскольку она видела участки голой земли под окном матери, словно отпечатки ног в траве, видела их и рядом с колодцем, и ощущала холод, приходящий снизу, и слышала доносящийся из колодца свист, напоминающий полузабытую песню.

«Верните ее!» – позвала она, и эхо от слов покатилось вниз, вниз, вниз по стенкам колодца, и когда звуки вернулись обратно, то оказались перемешаны и искажены.

Священник продолжает говорить, и Грейс позволяет взгляду соскользнуть к грязному окошку.

День стоит замечательный, и когда служба заканчивается, она выходит среди первых, выскакивает из дверей так, словно задерживала дыхание, а сейчас наполняет легкие воздухом и улыбается, ощутив на языке вкус наступающего лета.

Отец пойдет в таверну и просидит там до тех пор, пока его не выкинут.

Остаток дня принадлежит ей.

Прямо за церковью растет старый дуб, огромный, словно дом, и пространство вокруг ствола покрыто алыми бутонами, одеялом из цветов, которые зовут прощальными, поскольку они расцветают точно к самому концу весны.

Лужайка цвета заката. Цвета земляники.

Идеальный материал для венка.

Грейс отправляется к старому дубу, петляет меж выпирающими корнями, вступает в тень громадного дерева.

И останавливается.

Воздух, касающийся ее лица, холоден.

Алое одеяло цветов выглядит изношенным, кое-где в ткани виднеются прорехи.

Грейс ощущает, как мурашки бегут у нее по шее, словно кто-то наблюдает за ней, и, повернувшись, видит отрока с карими глазами.

V

Ее имя Грейс, и она охвачена огнем.

Языки ее жизни лижут воздух и испускают волны жара, и его замерзшая рука из кости сжимается в кулак внутри рваного кармана, и ноет, взалкав чужого тепла.

Если убрать пламя, то остается дева в белом платье с пятнышками грязи на подоле, личиком в форме сердца, что испещрено веснушками, непокорными светлыми прядями, выбившимися из косы, и глазами такими ярко-синими, что они пылают.

Он не может отделаться от чувства, что встречал ее ранее, или по меньшей мере видел детали ее внешности – глаза, волосы, – но он не может вспомнить, где.

Когда он делает к ней шаг, она отступает, бросив взгляд на его обнаженные ступни, туда, где его пальцы погружаются в почву, где крохотные алые цветы вянут и опадают под пятками.

Ее синие глаза сужаются.

Понимание.

Он думает, что они всегда знают, точно так же, когда тело знает, когда встает солнце, точно так же, как сердце знает, когда оно полно любви, как он сам знает, где искать свет, как взять его в руки и отпустить.

Он гадает, попробует ли она убежать.

Они иногда пытаются, особенно те, кто помоложе, а в последнее время и старики, но походка Смерти нетороплива, его шаги ленивы, но расстояния умирают под его ступнями, и он может настигнуть любого.

Только она не убегает.

Она стоит на месте, и пламя в ее глазах сильнее, чем огонь угасающей жизни.

– Уходи прочь, – говорит она, ее голос звучен и силен, в нем звенит упорство, но Смерть нельзя отогнать так просто.

– Нет, – говорит он, и его глотку саднит: давно она не рождала слов.

Молодой рот.

Старый голос.

Он вынимает костяную руку из кармана, но дева отворачивается от него и нагибается за цветами, выбирая те, что с длинными стеблями.

– Для праздника, – говорит она, будто эти слова что- то значат для него.

– Праздник, – отзывается он точно эхо.

– Это первое мая, – поясняет она, складывая цветы в подол. – Сегодня Бельтайн. Майская Королева и Лесной Человек, и огромный костер...